Читать книгу - "Искатель, 2002 №5 - Станислав Васильевич Родионов"

— Не пошлите!

— Чем же объяснил?

— Признался, что стал «голубым».

— Только хороший цвет похабят, — буркнул Оладько.

Лицо женщины зарделось. Какое там зарделось: покраснело до кончиков ушей. Разговор был неприятен на эту тему или стыдилась за бывшего мужа? Капитана подмывало сообщить ей, что Викентий никакой не «голубой», а сексуальный бандит в натуре, и версия художника есть всего лишь повод бросить женщину и ринуться в половой беспредел… К ней имелись и еще вопросы: почему не было детей, замужем ли она теперь, встречается ли с художником… Но его вопросы она слишком близко принимала к сердцу; на редкость эмоционально-наивная дама. Поэтому Оладько поинтересовался другим, нейтральным:

— Анна, вы и вправду не пробовали верблюжьего молока?

Еще минут десять капитан поговорил о его свойствах, еще раз попросил об их встрече художнику не сообщать, пообещал «заскочить еще и ушел. Анна растерянно осталась сидеть на скамейке: у нее все сильнее крепла мысль, что Викентий где-то украл верблюда.

Начать сговорились в субботу. Викентия сдерживала мысль о месте: у него в мастерской сумрачно, проситься к знакомому художнику на яркий чердак было неудобно. Вывела из положения сама банкирша, предложив свою загородную избушку, где и света много, и воздуха. Художник удивился, почувствовав легкое нетерпение. Чего же он ждал от этого искусственного знакомства? Новизны общения, творческого порыва, секса?..

В субботу лучезарный вседорожник банкирши мягко и скоро довез до избушки, стоявшей посреди участка, обнесенного трехметровой крашеной сеткой: ни грядок, ни парников, ни сараев. Только сосны, до того тонкие и стройные, что их хотелось обнять.

Избушка…

Изба! Громадная, метров десять на десять, в два этажа, из свежих еловых бревен. Кроме этажности, от избы ее отличали большие окна да шиферная крыша. Все-таки художник ожидал увидеть коттедж «а ля ново-русс». Сельский деревянный дом.

Они вошли.

Викентий увидел себя с подрамником в руке: овальное зеркало во всю стену не только отражало, но и делало холл безразмерным. Ворсистый палас зеленел под ногами, как ровненький сухой мох…

Гостиная? У стены глыба серого камня, точнее, громадный валун. Но в его центре прямоугольная пещера, забранная медной раздвижной решеткой.

— Камин «скала», — объяснила хозяйка.

Приземистые креслица, чем-то похожие на камни, отколовшиеся от камина «скала». Палас цвета махагон. Мансардные окна, деревянные ролл-шторы.

Гостиная обрывалась, вернее, приподнималась порогом, вдоль которого шла металлическая кованая решетка высотой в метр. За ней на паласе цвета желтого песка стоял овальный стол и стулья — светлые, легкие, видимо, сосновые.

— Столовая, — сказала Тамара Константиновна.

Рядом находилась кухня с полным набором: электроплита, холодильно-морозильная камера с четырьмя климатическими зонами, микроволновка, кофеварка-автомат…

— Даже чашки с кофе считает, — объяснила банкирша.

Они поднялись наверх. Спальня удивила какой-то киношностью, словно ее приготовили для съемок фильма о королеве. Стены отделаны деревом цвета «красного ореха». Кровать посреди, похожая на ковчег, приплывший из голубой сказки.

— Испанская, торговый дом «Идальго», — с нарочитой небрежностью сообщила Тамара Константиновна.

Был и кабинет. Палас цвета светлого дуба; стол, покрытый меламином под орех; деловое кресло; компьютер…

— Работаю по выходным, — сказала банкирша.

Художника удивила веранда, которой с земли он не видел. На втором этаже сплошное стекло и свет. Соломенные креслица, соломенный столик на двоих, торшер с соломенным абажуром…

— Мы, надеюсь, на «ты»? Как тебе избушка?

— Мадам, у вас, то есть у тебя, есть вкус.

— «Мартини» перед обедом, а?

Викентий любил изыск, но не до такой степени. Они закусывали маринованным инжиром и запивали минеральной водой «Эвиан».

— Мачо любит мясо, да? — спросила она игриво.

Художник кивнул, хотя ему хотелось сказать, что мачо любит торт. Тамара Константиновна принесла с кухни блюдо с белым мясом с загадочно-острым запахом.

— Соленая курица в водке.

— Прекрасно, но где же сама?

— Кто?

— Водка.

— Фу, Вик, у меня найдется кое-что получше.

Нашелся коньяк; бутылка молдавского «Амбассадора». Сперва художника удивляло это сочетание — соленая курица с коньяком. Хотя бы ее не мочили в водке… Но после третьей рюмки вкус притупился, вернее, ему, вкусу, все стало вкусным. Пьянил не только коньяк — пьянил солнечный свет, настоянный на запахе сосны.

— Тамара, замужем была?

— Я и сейчас замужем.

— Где же муж?

— Сидит.

Художник не знал, сочувствуют ли в таких случаях и удобно ли спросить, за что сидит. Хозяйка сказала сама:

— За любовь.

— Изнасилование? — Он не мог представить, что в наше сексуальное время кого-то наказывают за любовь.

— Нет, за любовь в натуре.

— К кому?

— Ко мне.

— То есть к собственной жене?

— Ревнивый, как бык. С работы убегал, чтобы меня проверить.

— А кем работал?

— Инженером-механиком. Не поверишь, сконструировал специальный прибор. Когда уезжал в командировку, ставил его под кровать.

— Не понял…

— Прибор фиксировал скрип пружин.

Художник не любил говорить о фантомах. Что это такое — любовь? Говорят, что любят не за внешность, не за деньги, не за имущество, не за положение в обществе… Остается сексуальность. Но сексуальность — это физиология. Любят за физиологию? А где же духовность?

— У мужа был повод к ревности?

— Безосновательно прицепился к одному парню.

— И чем кончилось?

— Муж убил его.

Тамара кокетливо улыбнулась, но к тугим щекам кокетство не шло — как доска ожила. Или банкиршам вообще нельзя кокетничать?

— И на сколько мужа посадили? Лет на пятнадцать?

— На пять лет. Я помогла…

— При помощи адвоката?

— На суде заявила, что убитый был моим любовником.

— Не улавливаю…

— Смягчающий мотив, ревность. Иначе было бы убийство из хулиганских побуждений. Тогда дали бы на полную катушку.

В ее кармане заквакал телефон. Узкие глаза банкирши от злости расширились и даже округлились — она не ответила, а прокричала звонившему:

— Неужели в субботу нельзя обойтись без гарантийных писем, кредитных отделов и бизнес-планов? Меня портретируют, понимаете? Пор-тре-ти-руют!

Она спрятала телефон.

— Пойду переоденусь…

На что ушли считанные минуты: гость лишь успел пробежать глазами в журнале статью «Как завести пляжный роман?». Тамара вернулась в халате из шелкового атласа, насыщенного сиреневого цвета. Ворот прилегал неплотно, полы распахивались… Короткая белая шея, мраморная грудь, натянутые белесые щеки… Мягкие бедра белей шеи… Фигуры нет, но есть стать…

— Тамара, ты не загораешь?

— Белая кожа сильнее возбуждает мужчин.

Он встал и подошел к ней вплотную. Женщина не шевельнулась, но задышала, задыхаясь. Темные глаза затянулись легкой мутью, словно она умирала. Ее шепот глох.

— Вик, ты душишь меня своей аурой…

Он провел ладонью по щеке — ладонь съехала с гладкой и почти скользкой кожи.

— Делаю маски из солей Мертвого моря…

Он хотел ее поцеловать, но остановила влажность губ, скорее всего, липкая.

— Вик, это жидкий перламутровый блеск…

Тогда он