Читать книгу - "Ловцы черных душ. Дело летающего ведуна - Роман Валериевич Волков"

свисали со стен подобно причудливым гирляндам, придавая помещению сходство с деревенской баней в разгар парения.

Неровный свет лучины выхватывал из полумрака расставленные вокруг длинного стола лавки, на которых восседали пятеро мужиков. Их лица в мерцающем свете казались вырезанными из дерева масками. У дальней стены примостился человек, в котором отец Глеб безошибочно узнал учителя Шанюшкина: тощий, словно жердь, с всклокоченными волосами и конопатым лицом, которое, казалось, не знало прикосновения гребня.

Священник отвесил поясной поклон, стараясь, чтобы его голос звучал как можно естественнее:

– Доброго вечера, братцы. Я из столицы, наслышан о ваших… собраниях. – Он сделал многозначительную паузу. – Говорят, здесь можно постичь настоящее ведовство, а не просто послушать народные побасенки да прибаутки.

Не успел он договорить, как из самого темного угла избы, куда едва доставал свет, донесся низкий, хриплый голос, от которого по спине пробежал холодок. Там, полускрытый тенями, сидел угрюмый седобородый старик, чей пристальный взгляд, казалось, проникал в самую душу.

– Ты, голуба моя, нам не ведом. – В тоне слышалась странная смесь насмешки и любопытства. – Но пришел в семь вечера, стало быть, либо про уроки наши прослышал, либо сами боги тебя привели. А это мы сейчас проверим.

Бородач подался вперед, и свет лучины выхватил его изрезанное морщинами лицо.

– Значит, сразу на испытания метишь, без уроков-то? – Он обвел взглядом собравшихся. – Что скажете, братья, допустим его?

Мужики согласно закивали, и в их молчаливом одобрении было что-то зловещее.

Старик неторопливо поднялся, его движения были плавными, текучими, как у хищника. Он достал откуда-то две глиняные чаши, наполнил их темной жидкостью и поставил на стол перед отцом Глебом. Затем, указывая на них, произнес нараспев, словно древнее заклинание:

Ту, что справа, все любят.

Началась ниоткуда, поверь.

И в конце пустота.

Та, что слева, всех губит.

Хоть не погреб, а дверь.

Свет, а не тьма.

Отец Глеб почувствовал, как по спине пробежал холодок. В голове лихорадочно заметались мысли. «Что началось ниоткуда? Что все любят?» Внезапно его осенило: жизнь! Жизнь начинается словно из ничего и заканчивается пустотой. А левая чаша – смерть, которая губит всех, но для верующего является не погребом, а дверью в свет вечной жизни.

Решение пришло мгновенно. Он потянулся к правой чаше, той, что все любят, поднес к губам и отпил. Прохладная сладость разлилась по языку, а следом по всему телу прокатилась волна необычайной силы, словно каждая клеточка наполнилась энергией.

За окном начался дождь, и его монотонный стук по крыше избы смешивался с потрескиванием лучины. В полумраке лица собравшихся казались размытыми пятнами, только седая борода старика отчетливо белела в неверном свете. Он подался вперед, и половицы тихо скрипнули под его весом.

В крепости из белой глины

Я живу который час.

Здесь тепло, уютно, тихо,

Только волю б мне сейчас!

Стены треснули – вот чудо!

Яркий мир зовет, маня.

Солнце светит в небе синем,

К высоте стремлюсь и я!

Кто я, кто мечтал о воле,

Вдруг покинул дом родной?

Угадай, какой смельчак тут

Распрощался с тишиной?

Отец Глеб прикрыл глаза. В тишине было слышно, как где-то на краю деревни лает собака. Перед внутренним взором возникла картина: белая скорлупа, треснувшая под напором новой жизни, и птенец, впервые увидевший свет.

– Это птенец, вылупившийся из яйца, – произнес он, открывая глаза.

Старик медленно кивнул. Тени от лучины заплясали по стенам, когда он потянулся к столу и молча подвинул к священнику лежащее там яйцо. Отец Глеб понял намек. Разбив скорлупу о край стола, он выпил яйцо одним глотком, стараясь не думать о том, что оно может оказаться тухлым. Яйцо оказалось свежим, только странно горчило на языке.

Где-то в углу избы скрипнула половица. За окном ветер гнул ветви старой яблони, и они царапали стекло, словно чьи-то беспокойные пальцы.

Старик помолчал, словно прислушиваясь к шуму дождя за окном. Тени от лучины метались по бревенчатым стенам, и казалось, будто сама изба затаила дыхание в ожидании следующих слов. Его голос стал глубже, точно вобрал в себя всю тьму осенней ночи.

Дом из дерева, он черный,

До небес уходит ввысь.

Белый цвет там станет темным,

А кто спал – уж пробудись!

Дверь открыта днем и ночью,

Заходи, кто хочет, в дом.

Только выбраться обратно

Будет трудно вечерком.

Что за дом такой чудесный,

Где уютно и тепло,

Но, войдя в него однажды,

Выйти многим не дано?

Отец Глеб невольно поежился. За окном качнулась ветка, и на стекле мелькнула тень, похожая на крыло. Он вгляделся в темноту за окном, где смутно угадывались очертания высокого дерева. Луна на мгновение выглянула из-за туч, серебря древесную крону.

– Это птичье гнездо, – произнес священник, чувствуя, как от напряжения пересохло в горле.

В глазах старика мелькнуло одобрение. Мужики, сидевшие в тени, радостно загудели. Но по тому, как выпрямился старик-колдун, как его узловатые пальцы рассеянно погладили край стола, было ясно – впереди ждет последнее, самое важное испытание.

В избе повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием лучины да далеким уханьем совы где-то в ночном лесу.

Внезапно мужики начали подниматься. Без единого слова они потянулись к выходу, один за другим исчезая в темноте за дверью. Отец Глеб растерянно наблюдал, как редеет круг собравшихся.

– А как же третье задание? – спросил он, оставшись наедине с колдуном.

Старик покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на разочарование.

– Третьего не будет. Ты не прошел первые два. Иди домой.

Он тяжело поднялся и, не оглядываясь, вышел во двор. Отец Глеб остался один в полутемной избе. В голове лихорадочно крутились мысли: что же он сделал не так? Казалось бы, все было логично: загадка о жизни и смерти, птенец и птица, гнездо… Но что-то не складывалось, будто упущено важное звено. И почему в гнездо легко попасть, но сложно выйти? В этом таился какой-то особый смысл, который он не сумел разгадать.

После долгих размышлений отец Глеб понял, что его мысли двигались в слишком простом направлении. Он воспринял загадки как обычное детское развлечение, тогда как здесь имело место мистическое задание, и сама загадка являлась испытанием. В тусклом свете догорающей лучины его осенило: очевидно, все три загадки были частью обряда для учеников, готовящихся стать