Читать книгу - "Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло - Гастон Леру"

Я перевел взгляд на господина Станжерсона. Надежда, которую, должно быть, пробудило в его душе последнее сообщение врачей, заявивших, что после полученных ранений мадемуазель Станжерсон может остаться в живых, не стерла с этого благородного лица следы величайшего горя.

Человек этот, который уже почти простился навек со своей дочерью, все еще не мог прийти в себя. Его голубые глаза, такие ласковые и ясные, исполнены были невыразимой печали. Мне доводилось несколько раз видеть господина Станжерсона во время общественных церемоний. С первой встречи я был поражен его взглядом, чистым, словно взгляд ребенка, это был сказочный, возвышенный, неземной взгляд изобретателя или безумца.

Во время этих церемоний позади него или рядом с ним всегда стояла его дочь, потому что они, говорят, никогда не разлучаются, работают вместе уже долгие годы. Эта девушка, которой минуло тридцать пять лет, хотя на вид ей не дашь и тридцати, целиком посвятившая себя науке, все еще восхищала своей царственной красотой, оставшейся безупречной, не тронутой ни единой морщинкой и неподвластной ни времени, ни любви. Кто бы мог подумать тогда, что в недалеком будущем я окажусь у ее изголовья со своей писаниной, увижу ее, можно сказать, умирающей и услышу из ее бледных уст рассказ о самом чудовищном и самом таинственном преступлении, о котором мне когда-либо доводилось слышать за время моей службы? Кто бы мог подумать, что я окажусь – вот как сегодня, например, – перед лицом отчаявшегося отца, безуспешно пытающегося дознаться, каким образом убийца его дочери мог ускользнуть от него? К чему же в таком случае подвижническая работа в глухом уединении темных лесов, если и это не может уберечь от великих бедствий, которые ставят человека на край жизни и смерти и уготованы обычно тем, кто подвержен городским страстям?^[7]

– Прошу вас, господин Станжерсон, – изрек господин де Марке с важным видом, – встаньте на то самое место, где вы находились, когда мадемуазель Станжерсон покинула вас, направляясь к себе в комнату.

Господин Станжерсон поднялся и, заняв место в пятидесяти сантиметрах от двери в Желтую комнату, без всякого выражения, бесцветным и, я бы даже сказал, мертвым голосом произнес:

– Я находился здесь. Около одиннадцати часов, проведя на лабораторных печах короткий химический опыт, я подвинул свой письменный стол сюда, так как папаше Жаку, который весь вечер чистил кое-какие мои аппараты, нужно было все пространство за моей спиной. Моя дочь работала вместе со мной за одним столом. Когда она встала, поцеловав меня и пожелав спокойной ночи папаше Жаку, ей пришлось с трудом протискиваться между столом и дверью, чтобы попасть к себе в комнату. То есть, иными словами, я был совсем рядом с тем местом, где вскоре совершилось преступление.

– А письменный стол? – вмешался я в этот разговор, следуя пожеланию, высказанному моим шефом. – А письменный стол? Что с ним сталось после того, как вы, господин Станжерсон, услыхали крики “Спасите!” и выстрелы из револьвера?

– Мы оттолкнули его к стене, – ответил папаша Жак, – вот сюда, примерно на то место, где он сейчас стоит, чтобы свободнее было выламывать дверь, господин секретарь…

Я продолжал рассуждать, развивая гипотезу, которой, в общем-то, не придавал особого смысла:

– Значит, письменный стол стоял так близко от комнаты, что человек, выйдя согнувшись из нее и проскользнув под стол, мог остаться незамеченным?

– Вы опять забываете, – устало прервал меня господин Станжерсон, – что моя дочь заперла свою дверь на ключ и на задвижку, что дверь так и осталась запертой, что мы метались у этой двери, пытаясь сломать ее, с того самого мгновения, как началось покушение, что мы ни на минуту не отходили от двери и слышали шум борьбы моей бедной дочери с убийцей, слышали, как хрипела моя несчастная дочь, когда шею ее сжимали пальцы злодея, оставившие на ней кровавые отметины. Нападение было скорым. Но мы подоспели тут же и все время находились непосредственно у этой двери, отделявшей нас от разыгравшейся там трагедии.

Я встал и, подойдя к двери, снова принялся изучать ее тщательнейшим образом. Затем, распрямившись, обескураженно развел руками.

– Но представьте себе такой вариант, – продолжал я, – если бы внутренний щит этой двери был открыт, а сама дверь оставалась бы при этом закрытой, – вот вам и решение загадки! Однако, к несчастью, после внимательного изучения двери становится ясно, что гипотеза эта неприемлема. Это толстая и крепкая дубовая дверь, сделанная из цельного куска древесины… Это сразу видно, несмотря на повреждения, нанесенные теми, кто ее ломал…

– О! – вмешался папаша Жак. – Это старинная и очень солидная дверь, которую перенесли сюда из замка. Таких дверей теперь больше не делают. Нам понадобился вот этот железный брус, чтобы одолеть ее вчетвером, потому что жена сторожа тоже нам помогала, – смелая женщина, ничего не скажешь, господин следователь! Право слово, это сущее несчастье – то, что оба они находятся под арестом!

Как только прозвучал этот полный сострадания и участия протест папаши Жака, тут же снова послышались стоны и жалобы сторожа и его жены. Никогда в жизни не доводилось мне видеть таких плаксивых обвиняемых. Я почувствовал к ним глубокое отвращение^[8]

Даже допуская их невиновность, трудно понять, как это два человеческих существа могут до такой степени сломиться под ударом судьбы. Правдивость в такие моменты куда лучше всех этих слез и отчаянных воплей, которые чаще всего оказываются притворными и лживыми.

– Эй! – воскликнул господин де Марке. – Еще раз прошу, довольно реветь! Скажите-ка лучше – это ведь в ваших интересах, – что вы делали под окнами флигеля в тот момент, когда убивали вашу хозяйку? Вы ведь были совсем рядом, когда папаша Жак наткнулся на вас…

– Мы бежали на помощь! – простонали они.

А жена сторожа, не переставая всхлипывать, пронзительным голосом добавила:

– Ах! Если бы он попался нам в руки, этот убийца, да мы бы его тут же прикончили!

Так что нам и на этот раз не удалось вытянуть из них ни единой толковой фразы. Они с жаром продолжали отпираться, призывая в свидетели Господа Бога и всех святых и уверяя, что лежали в своей постели, когда услыхали выстрел из револьвера.

– Да не один был выстрел, а два. Вот видите, вы опять лжете. Если вы слышали один выстрел, то должны были слышать и второй!

– Боже мой, господин следователь, мы услыхали только второй. Наверное, мы еще спали, когда раздался первый…

– Ну уж нет, стреляли два раза! – вмешался папаша Жак. – Я-то знаю, что все патроны в моем револьвере были целы, а потом мы нашли две гильзы и две пули, да и за дверью мы слышали два выстрела – правда, господин Станжерсон?