Читать книгу - "Флатус - Клим Вавилонович Сувалов"

шатре могло поместиться, дай бог, с полдюжины человек. Из мебели я увидел лишь маленький, в высоту не более полуметра стол с раскиданными на нем бумагами да рядом стоявший массивный табурет с чуть покосившейся ножкой. Для меня была загадкой мистическая метаморфоза шатра: снаружи он казался достаточно вместительным, навскидку в нем могло свободно находится человек двадцать, но, зайдя в него, я, казалось, спустился в маленький чулан. Помимо вышеописанного, в помещении витал до боли знакомый запах, нагло рвавшийся ко мне в нос. Он напомнил мне неприятный душок, который испускает тушка забитой курицы, но вместе с тем в этот ароматный букет затесался едва уловимый флер неочищенного нужника. Что это за запах и откуда он исходит, я так и не смог установить.

Рассмотрев шатер и нанюхавшись его скверного воздуха, я заметил двухметрового здоровяка, гнущего возле стола ржавые железнодорожные костыли. Да и то, мое внимание на него упало тогда, когда Алексей Николаевич с безумным восклицанием набросился тому на шею. Хохоча, Микола откинул в сторону железнодорожный костыль, приобнял полицмейстера, а после, взял за талию и поставил на землю.

— А я как раз не знал, чем себя занять! — басисто произнес Цыган. — Рад тебя видеть, Алексей Николаевич! А этот чьих будет?

Микола подозрительно посмотрел на меня и принялся поправлять свои длинные кудрявые волосы, непослушно усеявшие его здоровенные плечи.

— Это мой помощник — Станислав Какушкин, — не оборачиваясь ко мне, произнес Чудновский.

Полицмейстер и Цыган принялись рассказывать друг другу, что у каждого за время, прошедшее с их последней встречи, произошло в жизни. А я, не знавший, куда себя деть, дабы не мешать старым знакомым, принялся бродить по шатру, пока не дошел до связанной из железнодорожных костылей цепи, неаккуратно брошенной в угол.

Кропотливо рассматривая костыли, изогнутые в подобии письменной буквы “е”, я невольно удивился силе Цыгана, который был способен спокойно гнуть такой толстый металл. Но спустя некоторое время мои мысли ушли в далекие степи воспоминаний из детства. Перед глазами возник день, когда я, будучи девятилетним мальчишкой, напросился посмотреть, где и как работает мой отец. Не припомню точно, почему я так стремился это узнать, но, наверное, как и любой ребенок, желал сблизиться с родителем и прикоснуться к такой далекой взрослой жизни. В голове до сих пор всплывает противный запах горячего железа, бродивший по всему заводу, где отец зарабатывал деньги для семьи. На место работ посторонних не пускали, и в тайне от начальника завода отец отвел меня на маленький металлический подмосток, высоко нависающий над местом, где он ковал гвозди и всякого рода изделия. И тогда, стоило увидеть, каким тяжелым трудом папа пытается заработать хоть какую-то копейку, мне стало его жаль. В голове расцвели воспоминания, в которых я плохо себя вел, грубил отцу, отказывался помогать по хозяйству, убегая играть с соседскими ребятами, и это детское угрызение совести пронизывало меня толстым ядовитым шипом. Помнится, когда отец вышел отдохнуть, он поднялся за мной на подмосток и увидел, как я, весь в слезах, обмотав руками колени, тихо плачу. Тогда я не сказал ему причину своего горя, но сейчас, будучи тридцатилетним мужчиной, мне было бы не зазорно открыться ему, озвучить все волнующие мысли, извиниться и расплакаться, уткнувшись в родительское плечо. Со смерти отца прошли долгие пять лет, а я до сих пор терзаю себя за упущенные возможности сблизиться с ним и буду терзать до конца своей жизни.

Горькие воспоминания переросли в отчаяние и злобу, и я почувствовал, как по щеке поползла холодная слеза.

— Что это с ним? — услышал я голос Миколы.

— Не знаю, — ответил Чудновский и присел на табурет.

Придя в себя, я смахнул горькую слезу и подошел к столу с бумагами.

— Так что вас привело ко мне? — Микола поднял с земли железнодорожный костыль. — Вы, Алексей Николаевич, просто так сюда не приходите.

— Нам удалось выяснить, что в городе появился новый сорт наркотика, — начал полицмейстер. — Для того, чтобы его получить, наркоманы встречаются с распространителями в условленных местах, как мы поняли, в достаточно людных, что уже выглядит необычно. Но самое странное кроется в сути этого наркотика.

Микола приподнял правую бровь. Мне так и не удалось понять, был ли это признак заинтересованности в услышанном или же то был неконтролируемый рефлекс, который проявился, когда Цыган согнул железнодорожный костыль.

— Как бы тебе деликатнее сказать, — продолжал Чудновский. — Они нюхают газы…Человеческие газы. Кишечные.

— Поэтому вы пришли ко мне? — усмехнулся Цыган. — Я таким не занимаюсь.

— Дослушай. В доме одной из жертв мы столкнулись с глухим громилой, который уничтожил важные для нас улики.

— А-а-а, — понимающе протянул Микола, в одно движение согнув очередной костыль, незаметно появившейся в его руках. — Глухих у меня наберется, ну, человека три, не более. И, если честно, они все безобидные и в каких-либо правонарушениях замечены не были, но, коли сам полицмейстер хочет на них взглянуть, препятствовать не буду. Все трое сейчас на представлении, через четверть часа попрошу, чтобы их привели сюда. А дабы не терять время зря, предлагаю выпить по чашечке чая. Как Вы к этому относитесь, Алексей Николаевич?

— С удовольствием бы испил, — улыбнулся Чудновский.

Цыган бросил на землю гнутый костыль и громко хлопнул в ладоши. За моей спиной раздался тихий шорох, и в шатре появилась маленькая, ростом с пятилетнего ребенка женщина с подносом в руке. Казалось, она материализовалась из воздуха, ибо стоило мне обернуться на шуршание ткани, то за спиной, кроме синего полотна, мной ничего замечено не было. Карлица не могла появиться и со стороны входа, потому что я то и дело смотрел на улицу, желая скорее покинуть этот цирк.

Маленькая женщина подняла поднос над головой, и я быстро, дабы не доставлять ей неудобств, взял деревянную чашку с горячим чаем. Карлица, слегка покачиваясь, подошла к Чудновскому, и тут я заметил нечто необычное в поведении полицмейстера. До появления маленькой женщины полицмейстер расслабленно сидел на табурете, широко раздвинув ноги, а правая рука, лежавшая на столе, подпирала его голову, но стоило карлице войти в шатер, Чудновский встрепенулся, выпрямил спину, сдвинул ноги и, положив руки на колени, принял позу прилежного ученика. Карлица нежно улыбнулась, протянув полицмейстеру чашку. Стоит сказать пару слов о внешности этой маленькой женщины. Несмотря на врожденный физический дефект, ее мягкие черты лица, украшенные большими, зелеными глазами и пухленьким алым ротиком, над которым, будто небольшая пуговка, расположился аккуратный носик, вызвали у меня восхищение. Что уж греха таить — награди ее природа привычным для всех