Читать книгу - "Потерянная рукопись Глинки - Людмила Львовна Горелик"

его не знаешь, Сэнсэй! С ним легко – мы с ним уже не одно преступление раскрыли… Но его как найдешь – во-первых, неудобно обращаться, во-вторых, у меня и номера-то его телефонного, скорее всего, нет…

Пушистый черный кот слушал Лелю сочувственно, но помочь, конечно, не мог.

В это время раздался звонок домофона – наверно, девочки пришли мыть подъезд или кто-то из соседей забыл ключ.

– Кто там? – Леля недовольно приложила к уху трубку домофона.

– Елена Семеновна? – Она узнала голос, но не поверила себе. – Извините, что беспокою. Это Потапов. Дело у меня важное к вам, а телефон ваш не нашел. У вас не найдется полчасика со мной поговорить?

Он поднимался по лестнице на четвертый этаж довольно долго, но Елена Семеновна, совершенно пораженная его своевременным приходом, была как в столбняке – не успела ничего осмыслить.

Едва войдя, еще в прихожей, Потапов начал опять извиняться.

– Извините, Елена Семеновна, что беспокою… – Он даже руку к сердцу приложил, кланяясь, так неловко ему было.

– Да что вы, Порфирий Петрович, я вам очень рада, вы пришли кстати, как всегда! – прервала Шварц. – Проходите на кухню. Я как раз кофе пью. Сейчас и вам сварю… И даже более чем всегда, – добавила она загадочно, когда гость уже уселся, рассеянно погладил подошедшего кота и воззрился на ее спину: она в это время ставила джезву на конфорку. Он еще не видел ее лица при ярком свете (в прихожей было темновато) и потому не обратил внимания на несколько странное заявление: почему «более чем всегда»?

Поэтому он еще раз погладил вьющегося возле его ног Сэнсэя и, стараясь быть деловым и не отнимать у хозяйки время, сразу взял быка за рога, стал рассказывать, зачем пришел. Смотрел, правда, когда говорил, вниз, на кота, – стеснялся немного, а кот смущение снимал: энергетика у котов такая.

– Вы, может, еще не в курсе, но тут у вас в доме вчера девушка погибла. Возможно, убийство, а может, и случай. Но обвиняют соседа. А этого соседа, Станислава Зайцева, компьютерщика, мой внук по работе знает. И пришел ко мне утром (внук, конечно), рассказывает, что не верит в его виновность – мол, не мог он… Ну, мог – не мог, тут вопрос сложный. Все могут, я так считаю. Внуку он не то чтобы друг… А все ж попросил меня к Полуэктову сходить – Полуэктов расследует, ты его, дед, знаешь, так, мол, попроси, чтоб разобрался. А что я к Полуэктову пойду – это ж глупо просить, это только непонимающий человек так сказать может… Вот я и решил – самому разобраться вначале, потом уж, если надо, к Анатолию идти. А вы женщина наблюдательная, в доме многих знаете – и про парня этого, Славу Зайцева, может, слышали что, а девушки, что умерла, фамилия Леонова. Леонова Дарья. Не знали такую?

Он поднял глаза от кота на Елену Семеновну.

Она уже стояла к нему лицом, и лицо это было изумленное. Кофе зашипел, выливаясь черным пенистым водопадиком из джезвы на конфорку. Потапов раньше, чем хозяйка повернулась, подскочил, газ выключил.

А Елена Семеновна, вместо того чтобы плиту вытирать, села к столу и заплакала.

Глава 7. Разочарование

Разочарование в семейной жизни началось весной 1837-го, через два года после женитьбы. Оказывается, Марья Петровна не понимала его! Сама-то она была плохая музыкантша и не понимала, что ему требуется вдохновение. Еще год назад она заболела. До того болел только он. А тут заболела тяжело воспалением легких… Доставила ему много волнений. После болезни стала нервной, он ее очень жалел, в письмах называл «бедная моя Машенька». Однако дома начались ссоры. Впервые безобразная сцена разыгралась весной 1837-го. Мари вместе со своей матерью захотела съездить навестить старшую сестру – Софью Стунееву.

Теща Глинки, Луиза Карловна, жила с ними, в его съемной квартире. Таково было желание Мари, и Михаил, в ту пору еще очарованный женой, не стал возражать. В период ссор совместное проживание немало им способствовало: теща принимала в них активнейшее участие.

В тот раз, заботясь о здоровье Мари, Мишель возразил: не стоит ехать – погода ветреная, легко простудиться. Ведь Мари была еще слаба! Но она стала нервно возражать, мать горячо поддержала ее, у Мари началась истерика, было много слез… Пустяковая причина вызвала крупную ссору, которая и после не забылась.

Впрочем, в ту пору они еще сохраняли внешние приличия, Марья Петровна еще хотела угодить мужу, поддержать его. Побывав на светских балах, она решила, что положение ее мужа обязывает организовывать званые светские вечера у себя на квартире. Они стали собирать по четвергам большое общество. Кроме приятелей и родных, приходили артисты и литераторы. Угощали чаем с сухариками, крендельками, десертами. Вечера были интеллектуально-художественные: в карты не играли, не танцевали, а только пели. Это был исключительно музыкальный салон, отражавший вкусы и пристрастия композитора. Часто он составлял, импровизируя, новые ансамбли из присутствующих: выбирал какую-нибудь песню, делал переложения на несколько голосов, раздавал гостям партии – и сразу пение шло отлично, потому что и гости обладали хорошими музыкальными способностями.

Однако друзьям Глинки по литературным салонам «четверги» казались скучными. Они отмечали красоту Марии Петровны на этих приемах, но даже в похвалах звучало осуждение: «Хозяйка миловидная, но в обществе не было связи» (Соллогуб); «Разряжена, расчесана блистательно» (Кукольник). Друзья считали, что Глинка напрасно тратит деньги на музыкальные вечера. Им не нравились его жена и его дом.

Внешне все оставалось в рамках приличий, они вместе выезжали на балы. Однако, как позже признавался Глинка, «дома было гадко», и он стал реже там бывать. Много времени он проводил в салонах своих друзей. Композитор находил вдохновение в мимолетных увлечениях, которым он предавался, по-видимому, без всякого чувства вины. Так поступали многие его знакомые. В свете не порицалось внимание женатых мужчин к красивым женщинам, за ними дозволялось «волочиться». Мари до поры до времени относилась к этому терпеливо, но недовольство мужем зрело.