Читать книгу - "КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына - Леонид Шебаршин"

Американцы (а вместе с ними и европейцы) благоразумно попрятались по домам, решив переждать опасность. Так же стоило бы поступить и мне, однако русский авось перевесил доводы здравого смысла, да к тому же что прикажете делать весь выходной день за стенами опостылевшего посольского городка?

Испытывая прилив утренней бодрости и легкое волнение от предстоящей в это тревожное время поездки в густонаселенные простым народом районы Равалпинди, я отправился в гараж, где меня поджидал Хуссейн. Через полчаса езды я уже бродил по просторному крытому рынку, состоявшему из нескольких десятков мелких лавчонок, дивясь обилию и никогда не виданному мною ранее богатому выбору советской бытовой техники. Здесь предлагали несколько моделей телевизоров «Юность» и «Шилялис», в том числе цветных и в деревянном корпусе, стиральные машины «Вятка», холодильник «ЗИЛ» и «Бирюса», утюги, кондиционеры бакинского завода и даже обыкновенные ученические тетрадки в линеечку, по две копейки, с вложенными в них трогательными розовыми промокашками. Все это добро было контрабандой вывезено из России в Пакистан через среднеазиатские республики Союза и воюющий Афганистан. В той самой лавке, о которой говорил Хуссейн, среди элегантных и легких японских электрических лобзиков, пил и дрелей выделялась своей незатейливостью и простотой исполнения солидно возлежавшая на полке отечественная бензопила «Дружба», вызвавшая у меня краткий приступ патриотизма и ностальгии по родине.

Не обнаружив искомого инструмента, я и Хуссейн вышли на улицу. Хуссейн, сообщивший, что ему срочно нужно отойти кое-куда по совершенно неотложному делу, скрылся за углом, оставив меня созерцать в одиночестве вывески многочисленных лавочек и магазинов, густо облепившие стены домов по обе стороны пыльной и изрядно засоренной целлофановыми пакетами, обрывками газет и прочим мусором улицы. Торговцы не страдали излишней скромностью – на глаза мне сразу попались несколько вывесок над крошечными магазинчиками с горделивыми названиями – «Дворец народных промыслов», «Центральный центр ковров и паласов», «Большой ювелирный салон» и так далее в том же духе. Единственное, на что не хватило фантазии, а может быть, и смелости предпринимателей, так это объявить себя поставщиками двора его императорского величества. Тут же ютились три крохотные клиники. «Доктор капитан Юсуф» – прочитал я надпись над одной из них. «Доктор-хирург подполковник Ахмад», «Клиническая служба доктора майора Хамида» – гласили вывески на дверях двух других. Доктора, бывшие, видимо, в недавнем прошлом военными эскулапами, проявили истинно армейскую заботу о чистоте и дисциплине, добившись от городской администрации установки рядом с их заведениями небольшого фанерного щита на двух металлических ножках, на котором было начертано суровое обращение к жителям Равалпинди с требованием не позволять себе мочиться в этом месте улицы.

«И куда это Хуся запропастился?» – подумал я. Посмотрел в один конец улицы – нет, не видать его, затем лениво взглянул в другую сторону и… обмер от страха, забыв выкинуть короткий окурок, который уже начинал больно прижигать пальцы. Прямиком ко мне, расталкивая прохожих, направлялась небольшая – человек этак двадцать – толпа людей с мрачными насупленными лицами. Кое-кто из них, как я успел заметить, многозначительно похлопывали себя по ладони бамбуковыми палками, вроде тех полицейских «латхи», которыми в Индии и Пакистане умиротворяют участников уличных беспорядков. Вспомнив о полицейском, который только что вертелся рядом, собираясь, видимо, с духом, чтобы попросить у иностранца хорошую сигарету, я отчаянно завертел головой во все стороны. Полицейский, однако, завидев толпу, быстро сообразил, к чему идет дело, и молниеносно исчез, как сквозь землю провалился.

Обступив меня, прижавшегося задом к борту машины, тесным полукольцом, толпа сосредоточенно помолчала, а затем стала требовать от меня прекратить разбой против иракцев, причем с каждой минутой все громче и решительней. От волнения я почти утратил способность объясняться на урду и издавал поэтому какие-то хриплые нечленораздельные звуки. Попытки доказать, что я вовсе не американец, потонули в гуле голосов все более расходившейся толпы и выкриках «Да здравствует Саддам!», «Долой Америку!» и «Смерть Бушу!». Наконец раздался и вопль, от которого у меня похолодело внутри: «Бей неверных!»

«Ну все, влип! Ой, мама!» – я сжался и закрыл глаза в ожидании расправы.

– Эй, остановитесь, что вы делаете! – услышал я в следующее мгновение отчаянный крик Хуссейна, энергично распихивающего пакистанцев в разные стороны.

– Буш? – свирепо спросил один из главарей у Хуссейна, тыча концом палки в мою сторону.

– Нет, нет, Горбачев! Он не американец, нет! Его не надо бить! – затараторил маленький и щуплый Хуссейн, размахивая тощими руками и втолковывая угрюмым слушателям современное международное положение, злокозненность Буша и дальновидность Горбачева в иракском вопросе.

Главарь задумался, что-то сердито пробормотал себе под нос и, повернувшись к толпе, нехотя скомандовал отбой.

– Давай, мистер, давай скорее машина, пока они опять не передумал! – частил Хуссейн по-русски, запихивая меня, еще не пришедшего в себя, на сиденье. – Мы ехать надо отсюда очень быстро!

– Вот спасибо тебе, Хуссейн! – проговорил я через пару минут. – Еще немного, меня бы и конная полиция у этих гадов не отбила!

– Вам спасибо, сэр! – скромно ответил взволнованный и гордый Хуссейн. – Хорошо, что вы не американец. Наши люди их мало любить, и вас бы они крепко побил, я думать.