Читать книгу - "Яйца, бобы и лепешки - Пэлем Грэнвил Вудхауз"

Наступило молчание.

– Ну что же, – сказал затем Ансельм. – Подобное, надо полагать, ниспосылается нам как испытание. Принимая такие удары со смирением и раскаянием…

– Смирение и раскаяние – три «ха-ха»! – воскликнула Мэртл, которая, подобно столь многим современным девушкам, не стеснялась в выражениях. – Мы должны что-нибудь придумать.

– Но что? Не отрицаю, – сказал Ансельм, – что потрясение было тяжким, и с глубоким сожалением сознаюсь, что был момент, когда я испытал великий соблазн воспользоваться парой-другой выражений, которые я когда-то услышал в моей оксфордской восьмерке из уст тренера, обращавшегося к номеру пятому, когда тот, загребая, упорно выпячивал свою брюшную полость. Это было бы очень дурно, но, бесспорно, облегчило бы мои…

– Знаю, – вскричала Мэртл, – Джо Бимиш!

Ансельм уставился на нее с недоумением:

– Бимиш? Не понимаю, о чем ты, любимая.

– Пошевели мозгами, милый, пошевели мозгами. Помнишь, что я тебе говорила? Нам надо только дать понять старичку Джо, где лежат эти марки, а дальше он сам все сделает. И тогда мы сможем получить наши пять тысчонок от страховой компании.

– Мэртл!

– Деньги без всякого труда! – продолжала прелестная энтузиастка. – Сами просятся в карман! Немедленно отправляйся навестить Джо.

– Мэртл! Молю тебя, остановись! Ты терзаешь меня невыразимо!

Она недоверчиво посмотрела на него:

– Ты что, не сделаешь этого?

– Я даже помыслить не могу о подобном образе действий.

– Ты не спустишь старичка Джо со сворки, не дашь ему возможности устроить все тип-топ?

– Разумеется, нет. Категорически нет. Тысячу раз нет.

– Но что тут плохого?

– Весь проект этически неприемлем.

Наступила пауза. Секунду казалось, что девушка изольет свое огорчение гневными словами. Ее брови нахмурились, и она сердито пнула жука, мирно проползавшего мимо. Затем как будто справилась со своими чувствами. Ее лицо прояснилось, и она ласково улыбнулась Ансельму, как мать заупрямившемуся ребенку:

– Ну хорошо. Как скажешь. И куда ты теперь?

– У меня в шесть Собрание Матерей.

– А мне надо разнести несколько пинт бульона достойным беднякам. Удивительно, как они поглощают бульон. Будто губки.

Они дошли вместе до деревенского клуба. Ансельм свернул в него на Собрание Матерей, а Мэртл, едва он скрылся за дверью, переменила направление и поспешила в уютный коттедж Джо Бимиша. Доносившиеся изнутри воркующие звуки псалма извещали, что хозяин у себя, и через увитое жимолостью крыльцо она проследовала в дом.

– Эй, Джо, хрыч ты старый, – сказала она. – Как делишки?

Джо Бимиш вязал носок в крохотной комнате, которая в равных долях благоухала мышами, экс-громилами и махоркой, и сердце Мэртл, когда ее взгляд упал на рубленые черты его лица, взыграло в груди наподобие сердца поэта Вордсворта, когда тот узрел в небе радугу. Перемена жизни никак не сказалась на внешности былого взломщика. Она по-прежнему наводила на мысль о типах, за которыми то и дело охотится полиция. И, глядя на Джо Бимиша, Мэртл твердо уверовала, что попала в самую точку, предположив, что за этой преступной рожей все еще таится частица ветхого Адама.

В течение нескольких минут разговор шел на нейтральные темы: погода, носок, мыши под полом. Только когда он коснулся украшения церкви к Празднику урожая и Мэртл узнала, что ее гостеприимный хозяин сможет уделить от своих щедрот два капустных кочана и тыкву, она узрела возможность коснуться более животрепещущего вопроса.

– Мистер Муллинер будет очень доволен, – сказала она. – Он прямо-таки свихнулся на Празднике урожая.

– Р-ры, – сказал Джо Бимиш. – Хороший он человек, мистер Муллинер.

– И удачливый, – добавила Мэртл. – Вы слышали, как ему повезло? Какой-то покойный Водосток взял да и завещал ему пять кусков.

– Ух! Это точно?

– Вообще-то да. Альбом с марками, который стоит пять тысяч. Вы же знаете, как дорого стоят редкие марки. Коллекция моего дяди, к примеру, в десять раз дороже. Вот почему у нас в доме полно всякой сигнализации против грабителей.

Лицо Джо Бимиша как-то странно исказилось.

– Про эти самые сигнализации я слышал.

– А вот у священника в доме никакой сигнализации нет, и, говоря между нами, Джо, это меня тревожит. Видите ли, мистер Муллинер ведь хранит свои марки именно там.

– Р-ры, – сказал Джо Бимиш с задумчивой интонацией.

– Я ему говорила, что надо отвезти их в банк.

Джо Бимиш даже вздрогнул:

– Ну, кто вас за язык дергал такую глупость сморозить?

– Это не глупость, – горячо возразила Мэртл, – а простой здравый смысл. Кто же хранит дорогие марки в ящике письменного стола в кабинете священника, в этой комнатушке на первом этаже справа от входа, где стеклянную дверь ничего не стоит вскрыть стамеской, или чем там еще их вскрывают. Конечно, ее запирают, но какой толк от замков? Я их видела, и любой из них ничего не стоит открыть шпилькой. Говорю вам, Джо, я боюсь.

Джо Бимиш наклонился над носком и некоторое время работал спицами, считая петли и храня молчание. Когда же нарушил его, то заговорил он о тыквах и кочанах, а после этого, будучи человеком с ограниченным кругозором, о кочанах и тыквах.

Тем временем Ансельм Муллинер коротал день в немалых душевных борениях. План Мэртл в тот момент, когда он о нем услышал, потряс все его фибры до последней. Настолько обескураженным он себя не чувствовал с того самого вечера, когда занимался боксом с юным Уилли Пэрвисом в «Клубе отроков» и Уилли по счастливой случайности врезал ему точно в подбородок.

Такой изъян в характере девушки, которой он отдал свое незапятнанное сердце младшего священника, ошеломил Ансельма. Мэртл, мнилось ему, видимо, понятия не имеет о том, что хорошо и что дурно. Разумеется, это ничего не изменило бы, будь он гангстером, а она его будущей марухой, но совсем другое дело, если речь идет о том, кто уповает со временем получить приход и доверить жене надзор за приходскими деньгами. Что, спросил он себя, сказал бы пророк Исайя, если бы его поставили в известность о точке зрения Мэртл на стратегию и тактику?

Весь день и весь вечер он продолжал мрачно размышлять на эту тему. А за ужином был рассеян и сосредоточен в себе. Занятый своими мыслями, он почти не слушал преподобного Сидни Гуча, священника, в помощниках которого состоял. Пожалуй, что и к лучшему, ибо была суббота и преподобный Сидни, как обычно на вечерних субботних трапезах, то и дело возвращался к проповеди, которую намеревался прочесть на следующий день. Он сказал – и не один, а много-много раз, – что надеется (если не испортится погода) выдать своей маленькой пастве такое, что она только лапки кверху задерет. Преподобный Сидни являл собой прекраснейший, достойнейший образчик мускулистого христианина, но в какой-то мере ему недоставало такта.