Читать книгу - "Вьетнамский кошмар - Брэд Брекк"

Джунгли расстреливали нас! Они были полны смертельными ловушками как грязью!

Шедший передо мною солдат наорал на меня за то, что я прилип к нему. Мне хотелось выть волком. Взлететь. Спрятаться на дереве. Куда угодно, лишь бы подальше от земли. Но лёгких путей не было. Каждый должен был рискнуть и пройти свой путь сам. А допустит ошибку…

То станет собственным палачом.

Я боялся всего, что видели мои глаза. Но ещё больше боялся того, чего они не видели.

Мы продолжали идти, снаряды рвались всего в ста метрах от нас и крошили лес в труху. Мы совершили организованный отход на открытое поле, которое пересекли ранее, и дальше, в защищённый периметр — дожидаться вертушки, которая заберёт наших мёртвых и раненых.

— Без паники, без паники, вы всё делаете как надо, — успокаивал капитан Ленц.

Страшный выдался день.

* * *

Иногда в бою солдаты делают странные вещи. На одном дыхании они молятся богу и вопят, клянутся и изрыгают проклятья, заключают сделки и выкрикивают угрозы, поют псалмы и твердят по памяти слова проповеди — пока голос не сел и в глотке не пересохло.

Один из наших осколками гранаты был ранен в лицо. Он был новичком, и это была его первая операция. Он навязчиво цитировал откровения апостолов, лицо ему накрыли тряпкой защитного цвета, друг держал его за руку; раненый лежал и ждал прибытия вертолёта, который заберёт его в тыл, в госпиталь.

Я верую в Господа, Всемогущего Отца,

Создателя небес и тверди земной.

И в Иисуса Христа…

Он перебирал чётки, словно бы глядя в небо…

Я верую в Дух Святой…

В прощение грехов, воскресение тела

И в вечную жизнь…

Потом жалобно заплакал и пробормотал…

Чёрт возьми, Эд, я ничего не вижу, ничего не вижу!

Сегодня мы оказались беспомощны, враг, более похожий на фантом, «Призрак Оперы», чёрт его дери, проредил наши ряды. Как воевать с минами? Какой ответ минам будет достоин человека, солдата? В бою есть хотя бы цель, в которую можно посылать пули.

В этой войне мины всех мастей были причиной огромных потерь — куда больших, чем потери от снайперских пуль и миномётных снарядов.

Офицеры не позволяли своим подчинённым расслабляться. Когда солдат шатается без дела, в голову ему лезут мысли о доме. А дом — это худшее, о чём может думать солдат на передовой.

Дом захватывает весь его мозг. Солдат становится невнимателен. А в джунглях…

Один неверный шаг, одно неправильное движение, один необдуманный поступок, малейшая лень, потеря бдительности, малейшая жалость к себе, пренебрежение безопасностью может стоить ног или целой жизни.

Второго случая здесь не представится. Если сделаешь ошибку — ластиком не сотрёшь. Она — твоя. Твоя последняя ошибка. Солдат, который не смог заметить тончайшую, почти невидимую проволочку поперёк тропинки, отправляется домой досрочно.

Мёртвым, если повезёт…

Искалеченным и обезображенным, если нет.

У солдата-пехотинца всегда было особое чутьё, особое отношение к земле, по которой он ходит. Он на ней спит, воюет и ест, испражняется и мочится на неё, занимается на ней любовью, прячется в неё и роет в ней «лисьи норы». А ещё проливает за неё свою кровь. Иногда умирает на ней. И тогда его навечно в ней хоронят.

Земля. Твердь. Особое чувство.

И здесь для него земля — дом родной на целый год. Мины и ловушки превращают безобидный дёрн во врага, и опасности, что таятся в земле, часто более вероятны, чем пулемёты и гранаты.

На фронте солдаты переносили те же тяготы, что и партизаны ВК. В каком-то смысле у них было гораздо больше общего с Чарли, чем с тыловиками.

Но война казалась таким же тщетным занятием, как труд Сизифа из греческих мифов, которого царь Коринфа приговорил вкатывать на гору камень в царстве Аида, камень, который всегда срывался вниз.

Кое-кому из тех, кто побывал в тяжёлых боях, такая жизнь стала даже нравиться, потому что только в убийстве они обретали душевный покой и вкус к жизни.

Таким был Билли Бауэрс.

Неделями они копили свои чувства, и когда наступал волшебный миг боя, они целовали ноготь большого пальца, потирали кроличью лапку за удачу, трещали чётками и хватались за промежность во имя оставленной дома девчонки…

Тогда из них выплёскивалось это чудовищное напряжение и в считаные секунды становилось гоняющей адреналин, почти оргазмической жестокостью.

Перестрелка превращалась в пляску смерти, в экстаз разрушения, и глаза этих маньяков наливались кровью, а уста изрыгали ругательства, которые не могли заглушить ни взрывы гранат — КЕР-ВАМП! — ни автоматические очереди М-16.

Эта война шла совсем не так, как компании Второй мировой. Во Вьетнаме вперёд двигалось только время: сколько-то джи-ай убито в бою, сколько-то пропало без вести, сколько-то ранено и сколько-то осталось дней в наших календариках до конца службы, до возвращения на родину.

Наша задача заключалась не в захвате земли и в победе в войне. Задача была — выстоять. В отличие от других американских войн это была война бесконечного изнурения, и победа во Вьетнаме означала выживание в течение 365 дней, чтобы иметь возможность вернуться домой и собрать воедино разрозненные черепки своей жизни.

Моя служба от начала и до конца была безумной чередой погонь, которые окончились ничем.

Жизнь в боевом подразделении состояла из сплошных засад, перестрелок и долгих недель рыскания по холмам с тяжеленным рюкзаком на плечах и пальцем на спусковом крючке в поисках Чарли, который частенько играл на наших нервах.

Несколько дней скуки в тылу — и вот тебе ожесточённая облава, что начинается с холодящей кровь заброски в боевую зону, от которой ты седеешь, если остаёшься в живых.

Каждый день солдаты продирались через рисовые поля, заросли слоновой травы, болота и невероятно густые, трёхъярусные джунгли, где их ждали снайперы и мины — этот самый сокрушительный враг — и отстреливали по одному.

Вьет Конг незримо присутствовал везде. Редко когда партизаны выбирались на свет, чтобы вступить с нами в рукопашную, если только у них не было явного преимущества: сети окопов и хорошо укреплённых блиндажей с большим запасом винтовок, гранат и пулемётов.

Чарли был ночным вором, лесным мафиози, величайшим мастером наносить удары исподтишка. Он стрелял в нас из лесу и растворялся в воздухе, словно восточный Гарри Гудини, клонированный в армию из сотен тысяч солдат.

Мы искали его днём. А он с большой дубинкой приходил за нами ночью.

Предельная дикость войны и перерывы между боями делали многих американских бойцов, нормальных на первый взгляд, жестокими психопатами, готовых резать как мирных жителей, так и пленных.