Читать книгу - "Сибирь - Георгий Марков"

А что происходит в тылу? В городах — катастрофа.

Рабочие до предела изнурены войной, непосильным трудом, голодухой. Что происходит в деревне, вы сами знаете. Упадок, развал. Война сожрала уже миллионы человеческих жизней, и призыв вести ее до победного конца повлечет новые неисчислимые жертвы. А разве нам мало тех вдов и сирот, которых и так уже не счесть?!

Перед нами — бездна. И выход у нас только один: рабочие, солдаты, крестьяне должны сбросить своих безумных правителей, взять власть в свои руки, немедленно заключить мир, отдать землю крестьянам, заводы и фабрики — рабочим…

Госпожа Затунайская распиналась тут по поводу счастья единого трудового народа. Старая, затасканная песня! Единого народа у нас нет! Есть богатые и бедные. Богатых мало, бедных многие миллионы. Интересы богатых никогда не будут совпадать с интересами бедных. Богатые всегда стремились подчинить себе бедных.

На вашем сходе сегодня…

И вдруг, покрывая Катин голос, послышался ювый визг, до того оглушительный, что в окнах звякпули стекла. Затунайская визжала с таким отчаянием, будто с нее, с живой, сдирали кожу. На нее страшно было смотреть: она налилась кровью, царапала себя ногтями по лицу, ожесточенно топала. Трехэтажная прическа развалилась, и по спине вытянулась приколотая металлической заколкой чужая коса. Катя не могла уже произнести ни одного слова, юркнула назад к Маше.

— Бабы! Ее родимец ударил! — перекрывая визг Затунайской, раздался панический женский голос.

И тут все кинулись из дома на улицу. Катя с Машей тоже заспешили к выходу.

— Не родимец ее ударил, а правда пришлась не по путру.

— Уж как сладко пела, а выходит — ни к чему.

— В нашу бы шкуру ее на недельку-другую, иначе запела бы.

— А эта девка-то! Крепко стоит за правду! Из самого, слышь, Питера, переговаривались люди, спускаясь с лестницы и заполняя пустой, заросший уже лебедой и засыпанный свежим снежком двор вдовы Нелиды Лычковой.

Катя только теперь трезво оценила все происшедшее: номер Затунайской не прошел. Ложь, которой та пыталась опутать сход, разорвана. Мужики и бабы услышали настоящую, большевистскую правду о жизни. Ничего, что ей удалось сказать немного, ч го не до конца она выразила свои мысли. Главное сказано.

Возбуждение, в котором находилась Катя с первых минут появления Затунайской, сейчас, в эту минуту, обернулось радостью, чувством исполненного долга.

Что ж, она поступила так, как поступил бы на ее месте любой большевик. Не уклонялась от схватки, не пряталась. И это чувство удовлетворенности собой начисто вытеснило все остальное. Катя подхватила Машу под руку, и они, покинув все еще не расходившуюся толпу, легко и быстро зашагали по улице.

7

Катя и Маша свернули уже с главной улицы Лукьяновки в проулок, когда их нагнал Тимофей Чернов. Он ехал, сидя в санях, на охапке сена. Одной рукой правил лошадью, другой придерживал костыли.

Поравнявшись с девушками, Тимофей натянул вожжи, придержал коня.

— Садись, девчата, скорее! За Катей понятых наряжают. Дядя Степан собачится там с урядником и старостой.

"Ну вот, кажется, кончилась моя свобода", — подумала Катя, испытывая сильное сердцебиение и прилив крови к лицу. Маша опустилась в сани, Катя села рядом с ней.

— Запомни, Маша: ты ни при чем. Я одна за все отвечу, — зашептала Катя, обнимая Машу и как бы прося у нее прощения за беспокойство, которое она причинила подружке.

— Ну что ты, Кать! Ты думаешь, я боюсь? Нисколечко!

Тимофей услышал их разговор, успокаивая девушек, сказал:

— Дядя Степан велел Катю в нашем овине до вечера спрятать, а Маше быть дома. Если понятые с урядником придут, твердить одно: знать никого не знаю…

Девка пришлая, видать, из беженцев. В дороге она к тебе пристала, Маша. Шла куда-то в заречные деревни.

Попросилась на ночевку. Передневала с устатку… Кто такая — ведать не ведаешь…

— Ну и папаня! Сообразил! — с некоторым укором в голосе воскликнула Маша. — Да Катю же на вечерке сам урядник видел… Нет, не отбрешешься от них.

— А что из того, что видел?! Никто — ни ты, ни Катя, ни я, который старшим вечерки был, — не объявлял, что она тебе подруга…

Пока Тимофей и Маша пререкались, Катя взвешивала, как ей поступить. Конечно, отдаться в руки полиции без борьбы — дело нехитрое, по и навлечь подозрения на Лукьяновых она не имела никакого права. Повидимому, квартира Лукьяновых в Томске была у Насимовича на особом счету. Если падет так или иначе подозрение на Машу Лукьянову, томскую квартиру надо покидать. Едва ли Насимович скажет Кате за это спасибо. Насколько ей удалось понять, у Насимовича там широкие интересы: Степа, Дуня, Маша. Катя вспомнила, как в тот ненастный, темный вечер, когда извозчик их доставил к молодым Лукьяновым, Насимович вернулся с квартиры с какими-то тючками в руках. Нет, нет, нужно было все сделать, чтобы Машу оставить вне подозрения. И этот дом в Лукьяновке надо было тоже вывести из-под удара: если здесь будет учинен обыск, бумаги профессора Лихачева непременно привлекут внимание. Полиция заберет их к себе, а это не сулит ничего хорошего. Либо пустят бумаги на разживку печей, не обнаружив в них революционного содержания, либо отдадут лавочникам на обертку селедки… А если даже переправят в Петроград, то в лучшем случае сунут бумаги в какие-нибудь полицейские архивы, и затеряются они из глаз людских на долгие годы, а может быть, и навсегда.

Ну, в общем, получалось так: в этот час лучше всего ей оказаться одной и уж, во всяком случае, не в доме Лукьяновых.

Существовал еще один выход: пока там староста с урядником судят-рядят о ее судьбе, кинуться ей в сторону, проулком, мимо дома Лукьяновых, выйти за село — и подай бог ноги. Вы меня не видели, я вас не знаю. Но этот вариант показался Кате совершенно неприемлемым. Уж тут Маше Лукьяновой вовсе не отвертеться. Начнут ее допрашивать, в доме Лукьяновых непременно произведут обыск, и результат будет тот же: бумаги профессора Лихачева попадут в лапы полиции. "Нет, нет! Скорее, как можно скорее оказаться одной и вдали от дома Лукьяновых", — сказала себе Катя.

— Ну вот что, Машенька: ты оставайся с Тимой, а я вернусь туда, на село, — спокойно, подчеркнуто спокойно проговорила Катя, кося глаз на проулок, по которому вот-вот из-за угла могли показаться урядник и староста с понятыми.

— Да ты в уме, Кать, или нет?! Разве можно тебе сейчас туда идти? округляя от удивления глаза и всплескивая руками, воскликнула Маша.

— Никак туда нельзя идти! Ни в. коем разе, Катя! — запротестовал и Тимофей, гремя своими костылями. — Давай увезу тебя сей же миг к овину.

— Я сделаю, как решила, — твердо сказала Катя. — Если вас начнут допрашивать, без меня вам легче отговориться. Пришла, мол, беженка, и все… — Катя ловко изогнулась и, опершись на головки саней, выпрыгнула на дорогу.

— Сумасшедшая! Совсем она спятила! — Маша хотела выпрыгнуть из саней вслед за Катей, но та вскинула руки и, как бы останавливая Машу, сказала: