Читать книгу - "Русская рулетка - Валерий Поволяев"

Он услышал звук — сразу понял, что звук этот нехороший, — неподалеку затарахтела машина. Ну кто в этот час может ездить на машине? Ответ один — ясно кто. Вот звук мотора пропал. Тамаев напрягся, стараясь уловить его, понять, куда идёт машина, потом тарахтенье возникло снова, но работал мотор недолго, опять исчез. Тамаев покрутил головой, подставляя к форточке то одно ухо, то другое — звук мотора больше не возник. Может, автомобиль, как и в прошлый раз, развозит пайки? Или топливо? Машина остановилась в соседнем, точно таком же, как и этот, проулке: Петроград тем и хорош, что рассчитан арифметически — будешь ходить по улицам и проездам, не собьёшься: все дороги Питера приводят к центру.

Вдалеке послышались шаги. Тамаев прижался к стеклу, чтобы рассмотреть идущих, побледнел.

— Ах ты, господи! — пробормотал он обмякшими губами, хотел вышвырнуть в форточку окурок, но подумал, что окурок этот засекут идущие, смял его в руке и, совершенно не ощущая боли, того, что горящий табак с шипеньем прилип к коже, машинально сунул в карман — себя Тамаев почти не контролировал, у него одна мысль забилась в голове: как бы уйти! Ввинтиться в пол, в щель, забраться под плинтус, обратиться в паутину и прилипнуть к потолку, стать невидимым… Только вот как это сделать?

Он метнулся в комнату, схватил бушлат, с ненавистью глянул на спящего Мишку: «Расскажет ведь всё сволочь! Придавить бы тебя», — беззвучно пронёсся мимо спальной — будить хозяйку он и не думал, без единого скрипа приоткрыл дверь, проскользнул в неё.

Ни улицей, ни проулком, ни подворотней уйти уже не удастся, шаги чекистов звучали недалеко. Всё! Уйти можно только верхом. Тамаев, зажав в себе дыхание, понёсся наверх. Хоть и шёл он бесшумно — научился передвигаться по-кошачьи ловко, без звука, жизнь этому научила, — а ему казалось, что идёт он с грохотом, оглушала кровь, нервно отдающаяся в ушах, оглушал страх.

Тамаев почувствовал, что ему страшно, он ощутил это каждой клеточкой кожи, ощутил всем телом.

— Ах ты, Гос-споди! — вновь беззвучно выдохнул он. — Только бы чердак не был закрыт, только бы чердак не был закрыт! Кто выдал, кто? — выплюнул он вертевшийся на языке вопрос. — Неужели всех морячков на кладбище арестовали и кто-то из них раскололся подчистую. А?

Шаги раздались в самом подъезде — громкие, чёткие, лицо Тамаева обмякло, сделалось неожиданно раздражённым, он схватился за карман, проверяя, на месте ли оружие, в следующий миг он замер с протянутой к низенькой чердачной двери рукой — вовремя сориентировался: чекисты в этот миг как раз остановились. Они слушали подъезд. Было всё-таки у Тамаева чутьё, реакции, хватка, раз он угадал этот момент.

Шаги зазвучали вновь, и Тамаев толкнул чердачную дверь. На счастье, дверь оказалась не закрыта.

Чердак был пустым, пыльным и очень сухим — щекотная пыль полезла в ноздри. Тамаев сжал пальцами нос, чтобы не чихнуть. Быстро огляделся — где можно спрятаться? Обычно чердаки бывают завалены разным хламом, рухлядью, старыми книгами, ветхой мебелью, этот чердак был на удивление чист, хоть шары катай. Спрятаться негде. Тамаев зажал в себе дыхание: не вылезать же на крышу. Если вылезет, засекут. Вес у боцмана солидный, под ногой, под телом обязательно прогнутся и загромыхают железные листы.

Он забрался на дощатый тамбур, на сам козырёк, прикрывающий чердачную дверь, распластался на нём, замер.

Через несколько минут Тамаев услышал хныканье — это выскочил на площадку разбуженный Мишка, завертелся волчком, стараясь вывернуться из крепкой руки, державшей его за воротник, а вот Раисы не было долго. «Шмон, видать, идёт», — догадался Тамаев.

Появилась и Раиса, испариться она не могла, шаги её были невесомыми. Мишка всхлипнул громко, заплакал, но, получив затрещину, стих.

— Надо бы весь подъезд осмотреть, — услышал Тамаев ломкий молодой басок, — всю лестницу!

— Подъезд не надо, а вот чердак надо!

Тамаев вытащил из кармана револьвер, прокрутил барабан, оглядывая задки патронов, тоскливо вздохнул — неужели не пронесёт? Вскоре шаги раздались под ним, отворилась дверь на чердак, и Тамаев увидел в щель круглую, коротко остриженную голову с круто оттопыренными ушами-оладьями. Тамаев сжался, набрал в рот воздуха и затих.

«Юнец, — подумал он, — а юнцы — народ беспокойный. Глядишь, полезет туда, куда не надо!» Но юнец не полез в пыльные углы, покрутил головой из стороны в сторону, потом нахлобучил на себя роскошную кожаную фуражку.

— Пусто! — прокричал он вниз. — Так пусто, что на рояле можно ездить.

— Спускайся! — скомандовал юнцу старший. — Вся команда на кладбище митингует. Тут никого и не должно быть, кроме мадам.

Через несколько минут чекисты ушли.

Выждав с полчаса, Тамаев тоже спустился вниз, на цыпочках миновал дверь квартиры, в которой они жили — а вдруг там засада? — бегом перебежал через улицу, в дом напротив. Один подъезд был закрыт на ключ, дверь во второй была приоткрыта на два пальца. Тамаев проскользнул в этот подъезд, притиснул за собой дверь, но она опять отжалась — в скрипучем механизме пружин, которые должны были возвращать дверь в нормальное положение, что-то нарушилось. Тамаев сплюнул и стал проворно подниматься по лестнице.

Чердак этого подъезда оказался закрытым — на медных аккуратных колечках висел маленький сундучный замок, который можно открыть ногтем. Тамаев открыл его цепкой и очутился на чердаке у слухового окна. Этот чердак был завален разным хламом — ломаной мебелью, досками, комплектами старых журналов, перетянутыми тонкой пеньковой верёвкой.

Устроившись у слухового окошка, Тамаев стал ждать. Он понимал, что организация рухнула, их кто-то заложил, раз чекисты узнали не только про квартиру Раисы Ромейко, но и про митинг на Польском кладбище. «Кто заложил, кто? — не отпускала Тамаева испуганно-тревожная мысль. — Кто выдал?» Он наблюдал за подъездом Раисы, за окнами её квартиры — не шелохнётся ли занавеска? Квартира была пуста, чекисты не оставили в ней засаду. «Кто выдал, кто? — Тамаев подумал о Сане Брине и решительно отмёл его. — Сорока? Он? Или барынька где-то проговорилась, кусок оглобли ей в дышло? Она может проговориться. И Сорока может. Жаль, не успели его убрать! Тьфу!»

Белая ночь подходила к концу, краски её постепенно угасали, таяли, рассвет был темнее ночи — в небе что-то переместилось, изнутри проступил тяжёлый свинцовый блеск, металл быстро окислился, приобрёл пороховой налёт, природа поугрюмела. На улице со звонким цоканьем прокатил извозчик, появились прохожие. Пронеслась пролётка на высоких рессорах, с шинами-дутышами. Лихач этот был дорогим.

Матросы так и не появились. «Значит, всех загребли! — решил Тамаев, сжал зубы. — Вот гады! Неужто всех похватали? Кто же заложил нас, какая тварь?»

Поняв, что он больше никого не дождётся, Тамаев решил уходить с чердака. Но куда? Он постучал кулаком по мясистой крепкой ладони. Вопрос, конечно, сложный — куда? Он же не государь-император, имеющий право выбора, — куда захотел, туда и отправился. Куда? Скорее всего, на Литейный, к Таганцеву. А если и там засада? «Поживем — увидим», — решил Тамаев и покинул чердак. Через чёрный ход, оказавшийся открытым. Из дома выбрался на малолюдную улочку. Перед квартирой Раисы Ромейко лишний раз показываться было нельзя. Хоть и не было в квартире засады, но чего светиться — береженого ведь Бог сбережёт.