Читать книгу - "Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов"

придется увеличить жалованье до 700 франков. Когда мне удастся наладить Швейцарию, я постараюсь связать швейцарское наблюдение с берлинским, а последнее — с заграницей. На Швейцарию отпускается всего 2 тысячи франков в месяц, и эту цифру придется значительно пополнить из двух статей бюджета.

Равным образом я принимаю на свой счет те поручения, которые по своим личным надобностям возлагаю на г. Гартинга, как, например, организацию наблюдения в Штутгарте. Остальные расходы остаются те же, что и при Рачковском. Из них лишним бременем на мне лежит плата 500 франков чиновнику главного управления общественной безопасности (Surete generate). Это, в сущности, политическая полиция, приноровленная к местным французским нуждам, и мне этот чиновник ничего существенного не дает, покончить же с ним я не решаюсь, так как он может мне вредить; гораздо для меня важнее префектура полиции, но здесь я нашел натянутые отношения. Самый нужный для меня человек — г. Пюибаро, личный враг П. И. Рачковского. Мне приходится буквально все приобретать тайком и за сдельную плату. Я уже сделал шаги к примирению с этим господином, который занимает должность начальника сыскного бюро, боюсь, что это обойдется недешево.

В Париже мне приходится держать три квартиры: одну собственную, где живу, и две конспиративных. Далее следуют телеграфные и почтовые расходы, содержание канцелярии и т. п. Кроме того, здесь даром буквально ничего не достается и за все приходится тем или иным способом платить. Потому я убедительнейше ходатайствую, хотя бы на первый год, сохранить мне отпускаемую сумму в размере 194 450 франков в месяц. В эту сумму хотя и входят деньги, отпускаемые будто бы на Галицию, но они, как изволите видеть из сметы, идут на покрытие других потребностей агентуры».

На это письмо Лопухин по распоряжению министра внутренних дел сообщил 31 декабря 1902 года, что на 1903 год смета на содержание агентуры в Париже, Лондоне и Швейцарии сокращается до 150 тысяч франков и что в эту смету не включены расходы по содержанию агеитуры в Галиции, которую предположено выделить в самостоятельную организацию. В январе 1904 года смета парижской агентуры была сокращена еще на 154 600 франков, получаемых ранее двумя секретными сотрудниками, которые оставили службу в парижской агентуре и перешли в берлинскую. Таким образом, по сметам 104 и 1905 года отпускалось всего 134 тысячи франков. Этими сокращениями Ратаев был, конечно, очень недоволен и все время стремился вернуться к прежней смете, не упуская при этом указывать начальству на недостатки управления Рачковского.

Ратаев без особого удовольствия оставил службу в Петербурге ради того, чтобы осуществлять слежку за врагами самодержавия во Франции, Швейцарии и Англии. Позднее он назовет Заграничную агентуру «пустой скорлупой» и отметит, что, когда он прибыл во Францию, отношения между агентурой и французскими чиновниками оставляли желать лучшего.

Ратаев неоднократно повторял, что Рачковский умышленно и планомерно старался мешать его нормальной работе. Первой же заботой Ратаева стало предотвращение возможного возвращения Рачковского на службу в Департамент полиции, где он мог усилить партию противников Плеве и его самого. В этих целях Ратаев в конце 1902 и начале 1903 года написал в Петербург ряд донесений, в которых обвинял Рачковского в бесхозяйственном расходовании средств, развале наружного наблюдения, плохом подборе секретных сотрудников и тому подобном. Очевидно, донесения Ратаева и стали поводом для продолжения расследования служебной деятельности Рачковского уже после его официальной отставки с должности главы Заграничной агентуры.

«На меня сразу посыпались из Департамента запросы по части выяснения различных лиц в Швейцарии, — сообщал Ратаев директору Департамента полиции Лопухину 28 января 1903 года, — а у меня, кроме чиновника женевской полиции, под руками не было никого. А сие недостаточно по той причине, во-первых, что пользоваться этим чиновником можно только с соблюдением особых предосторожностей.

Если надо выяснить какое-либо лицо, проживающее без заявления своей личности в полицию, то надо написать на это лицо анонимный донос, и тогда чиновник получает уже распоряжение своего начальства. Иначе делать нельзя, так как он боится потерять место. Конечно, все это далеко еще не удовлетворительно, но впоследствии я рассчитываю, быть может, чего-нибудь добиться. Наблюдение здесь вообще довольно затруднительно, притом еще эта трудность осложняется его дороговизной.

Для наглядности я прилагаю отчет в расходовании сумм за истекший январь. Остаток, даже с нехваткой, пошел на содержание внутренней агентуры. Она также весьма и весьма нуждается в реорганизации и освежении.

Во-первых, она сильно распущена и набалована. После того, например, как я путем значительных затрат и исключительно благодаря сметливости и распорядительности старшего швейцарского агента установил Кракова наружным способом, секретный сотрудник, которого я об этом оповестил, ныне уведомляет, что он об этом „уже знает", так как Краков прибыл еще в конце января из России, где виделся с Негрескул, а потом прожил несколько дней в Берлине. Теперь он живет с сестрами Малкиными.

Чтобы дело пошло более или менее удовлетворительно, необходимо дать, во-первых, время и, во-вторых, — деньги. Я убедительно просил и прошу на первый год оставить неприкосновенной ту сумму, которая отпускалась П. И. Рачковскому. Будьте уверены, что я ее расходую с надлежащей экономией и осторожностью, а если что переплачиваю пока, то потому, что еще новичок в деле. Самым обременительным я считаю деньги, даваемые чиновникам лондонской полиции и Главного управления общественной безопасности в Париже. Но я их получил от своего предшественника. Если этот расход сократить, то в Лондоне уже ничего нельзя будет сделать, а в Париже мне станут умышленно портить».

После увольнения Рачковского Ратаев застал в Париже наблюдательную часть в состоянии, не соответствующем современным требованиям розыска, и полное отсутствие секретной агентуры. «Я не хочу этим сказать, что ее не было у моего предшественника, — оговаривался Ратаев, — я только удостоверяю, что не получил ни одного сотрудника».

Ратаев не был скупым: жалованье, которое он платил ям секретным агентам, было большим — свыше 8000 франков. Особенно ценил он услуги своего сотрудника Бориса Батушанского (он же Берко Янкелев), которого хорошо знал еще по работе в России. Впрочем, щедрость Ратаева распространялась далеко не на всех: даже такие, казалось бы, заслуженные, но уже близкие к пенсионному возрасту сотрудники, как Владислав Милевсеий и Гольшман, получали всего по одной тысяче франков.

Для правильной организации политической агентуры в Галиции, Прусской Познани и Силезии было решено поручить ее «не имеющему чина почетному потомственному гражданину» Михаилу Ивановичу Гуровичу, старому сослуживцу Ратаева. Гурович был зачислен на службу 1 января 1903 года, получил 500 рублей на переезд в Варшаву и аванс на агентуру тысячу рублей. Жалованья же ему было назначено 4200 рублей в год.