Читать книгу - "В боях за Дон - М. Н. Алексеенко"

Интенданты считают склады с продуктами, я пытаюсь осмотреть инженерное имущество, артсклады, но, оказывается, их здесь так много, что и за день не обойдешь, к тому же оружием и боеприпасами, включая пушки и снаряды, забиты все балки.

В последний раз задерживаюсь на немецком кладбище. Несколько десятков рядов могил с крестами, на некоторых каски, на иных, воткнутые в изголовье горлышком вниз, бутылки из-под вина. В каждом ряду что-либо свое. Отдельно — могилы эсэсовцев. Здорово намолочено всякой сволочи.

Казачка рассказывает про старуху соседку:

— Алексеевна у нас старуха дюже самостоятельная, только самолетов боится — страсть. Но когда супостаты объявились на станице, наших самолетов долго не было, а тут утречки налетели. Алексеевна, как была, в окоп кинулась, ан уж бомба южит. Бац… «Ах, спаси, господи, рабу твою», — кричит Алексеевна, а сама глазом зирк, звезду на крыле увидела. А бомба опять южит. «А никак, наши», — крестится Алексеевна да опять голову в колени. Бомба около хаты — бац, стекла ветром продуло насквозь. Алексеевна опять голову высунула, шумит: «А, слава тебе, царица всевышняя, казачки прилетели!» — да тем часом опять в окоп ныряет, потому как бомба опять южит…

Идем на Каргинскую.

Наступление Юго-Западного фронта нарастает, как лавина, по Дону. Левее нас группа наших войск движется на Тацинскую, правее — группа генерал-лейтенанта Кузнецова, заняв Богучар, выходит в район Миллерово — Чертково. Сломлена не только огневая мощь немецкой обороны, подорван дух войск противника. Наши танковые группы, прорываясь в тылы противника, бороздят донскую степь, появляясь в самых неожиданных местах, громя немецкие тылы, перерезая пути отходящим частям, рассеивая и уничтожая резервы. Все более и более вырисовываются контуры гигантского плана, задуманного Ставкой, молот, расчетливо занесенный для удара, обрушивается на всю глубину немецкой обороны.

В большой школе полным-полно пленных. Вперемежку итальянцы, немцы и румыны. Румыны, оборванные, одетые кое-как, восстанавливают справедливость: разувают и раздевают немцев, забирают себе, что получше, а им отдают свои обноски. Часовые не вмешиваются: это внутренние дела союзников. Партии пленных самостоятельно идут получать хлеб — впереди, итальянцы, позади румыны. Лихо сбив набок полуметровую баранью шапку, черномазый, как трубочист, крючкообразный румын кивает на идущих впереди итальянцев и обнажает в улыбке ослепительные зубы?

— Муссолина… капут!

Какой-то командир стрелкового взвода задерживает двух здоровенных мужчин в штатском, отводит их к канаве, затем разворачивает взвод лицом к задержанным.

— Узнаете вы их? — спрашивает он у бойцов.

— Узнаем…

— Вы помните, как они убежали через Дон к немцам, бросив порученный пост и засыпав песком пулемет? Я через них получил головомойку, весь взвод опозорился… — И к задержанным: — Ну, помогли вам немцы? Далеко убежали? Вы думали, что немцы вас приласкают, защитят, что русский народ пропал? Врете, сволочи. Вон как драпают «победители». А русский народ жил, живет и будет жить, и всякую мразь, предателей и перебежчиков, мы на дне моря достанем. Верно я говорю?

— Верно.

— Не скроются.

— Какое решение примем — вести будем или тут кончать?

— На месте решить.

— Некогда с ними, собаками, возиться… Наступать надо.

— Взвод, к бою! По изменникам Родины, по фашистским холуям — пли!..

Взвод идет дальше, на запад. Запевала начинает песню. Два предателя валяются в канаве.

Свернуть с дороги некуда. Расчистки хватит на неделю, а нужно двигаться вперед. И наши обозы и машины идут прямо по трупам, по минам, по снарядам. Патроны, как просо, поблескивают, перемешанные со снегом. Иногда из-под колеса вывернется бинокль, телефонный аппарат, пулемет или автомат. Мои «чижики» довооружаются сверх комплекта — на каждый взвод прихватывают по шкодовскому пулемету. Немецкие пулеметы не уважают — они хуже чехословацких. Кочубей тоже сует в санки «шкоду».

Каменка — небольшой хутор по дороге Миллерово — Каргинская. На подступах утром был короткий и ожесточенный бой: немцы хотели прикрыть отходящую артиллерию и большую колонну машин. Их смяли атакой в лоб и фланг.

По правой стороне дороги высятся подозрительные пирамиды, замаскированные снегом и кустарником. Подходим. Еще не засыпал снег стежку, протоптанную часовыми. Отбрасываем ветки — патроны, снаряды, мины… Семь складов.

В центре Каменки, прямо на дороге, — свыше дивизиона орудий разных калибров, среди них, словно слон, охраняющий стадо, высится наш Т-34. В хате греются танкисты.

— Мастерской не видели? — спрашивают.

— Какой?

— Все равно, лишь бы починиться.

— Нет, не видели. А вы запросите свой тыл.

— Да, запросишь его так скоро. Все идут, едут, движутся, спешат, а мы как проклятые сидим. Мы ведь как воевали? Бензин немецкий, сардины голландские, сигары французские — так и топали. Командир только одно твердит — беречь боезапас, больше на гусеницы нажимать. Вот и нажимали… Сколько немцев передавили, как вспомнишь за обедом — даже водка в горло не лезет. А вот теперь свищем на мели — на мине подловили, сволочи…

— А вы — как те артиллеристы… Пушку у них разбило, так они трофейную подобрали себе по характеру и постукивают.

— Думали уже. Танки, конечно, имеются немецкие, да дохлое это дело — свои подобьют… Что бронебойщики, что истребители — озверел народ, под горячую руку не попадайся.

Посочувствовали. Отставать от части в такое время — дело, конечно, скучное. У меня Юрченко, раненный во время разминирования, прилетел, как говорится, в мыле — боялся часть потерять.

Сразу за Каменкой дорога вырывается в открытую степь — первоклассный грейдер, который немцы с присущей им аккуратностью обозначили вехами, собираясь ездить зимой. Более тяжелой дороги, чем этот грейдер, наверное, для шофера не существует на свете: ехать приходится зигзагами, как пьяным, объезжая с разных сторон трофейные машины. Они стоят здесь гуськом, в центре и по обочинам, через каждые двести — триста метров — итальянские «Спа», семитонные немецкие, раскрашенные во все цвета, в том числе и желтые, цвета пустыни, «фиаты», легковые машины разных типов, тягачи. В кузовах — боеприпасы, обмундирование, штабное имущество. Справа от дороги — настоящая выставка образцов артиллерийского вооружения 1942 года, пушки всех калибров и всех союзников оси. Парад открывает гаубица, съехавшая колесом в канаву. Постромки обрублены, зарядный ящик на месте — видать, бравые пушкари так спешили переквалифицироваться в кавалеристов, что даже не поснимали хомутов.

Три, пять, десять километров — парад продолжается. В самом конце, недалеко от Поповки, на мосту застряла огромная дура «берта» со съемным стволом. Зрелище внушительное. «Чижики» заглядывают в необъятное дуло, пробуют замок. Батальонный философ и неутомимый стрелок по самолетам красноармеец Рыбалка выступает в роли экскурсовода:

— Ось яке стерво! Мабуть, вона мене перелякала пид Еланьской. Як садоне, та в другой раз, та