Читать книгу - "Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс"

и что сам он политических амбиций не имеет. Затем они вышли в усиливающуюся тихоокеанскую жару и поехали к административному зданию аэропорта на официальную встречу в присутствии сопровождающих.

И даже тогда формального протокола не велось. Макартур сообщил собранию, что «официально сопротивление закончится по всей Северной и Южной Корее к Дню благодарения». Он планировал вывезти 8-ю армию в Японию к Рождеству, оставив «Корпус Х» в качестве оккупационных войск. Он подтвердил свое мнение, что даже в маловероятном случае вмешательства Китая, «теперь, когда в Корее у…[американцев] есть базы для ВВС, китайцы при попытке добраться до Пхеньяна угодят в величайшую мясорубку». Если же китайцев поддержат с воздуха русские, то их компетентность настолько ограниченна, что «половина русских бомб будет попадать в китайцев». Состоялась неспешная дискуссия о политическом будущем Кореи, в которой Макартур тепло поддерживал притязания Ли Сын Мана на главенство. Трумэн соглашался: «Мы должны ясно дать понять, что поддерживаем правительство Ли, а пропаганда пусть катится к чертям». Через полтора часа после начала встреча прервалась. Трумэн предложил Макартуру остаться на обед, но генерал отказался: неотложные военные дела требовали вернуться в Токио. Тут неожиданно для него состоялась короткая церемония награждения, на которой Трумэн вручил ему пятую медаль «За выдающиеся заслуги». Затем на фоне публичных изъявлений признательности командующему армией Трумэн вылетел обратно. «Никогда еще за все время президентства я не был так доволен совещанием», – сказал Трумэн репортерам.

Макартур же отправился в Токио в ярости. Он считал, что его унизили этим вызовом на перекрестный допрос к шайке политиканов, к которым он не испытывал ничего, кроме презрения. «Кто этот наглый молокосос, задававший вопросы?» – допытывался он, пока штабные не догадались наконец, что он имеет в виду Дина Раска, помощника госсекретаря. «Это совещание, – писал позже Макартур, – заставило меня осознать, насколько странные и зловещие перемены происходят в Вашингтоне. С Рузвельтом ушел дух непримиримости и сплоченности – теперь вместо того, чтобы идти на честный бой, норовят высиживать и выгадывать»[135].

Сейчас, по прошествии времени, совещание на острове Уэйк можно рассматривать как катастрофическую веху в корейском конфликте, одинаково роковую и для интересов правительства Трумэна, и для интересов обитателя «Дай-Ити». До Уэйка у Вашингтона было достаточно оснований сомневаться в сговорчивости и рассудительности Макартура. Однако, вызвав генерала на встречу с президентом, вашингтонская делегация явно упустила возможность донести до Макартура его обязанность принимать указания собственного правительства. Вместо этого они позволили себе обольститься его харизмой, его высочайшей уверенностью, его всеведением относительно происходящего на Дальнем Востоке. Они отбыли домой убежденные, что китайского или советского вмешательства в Корее опасаться не стоит. Макартур же вернулся в Токио, еще больше укрепившись в своей антипатии к правительственной верхушке. Что бы ни сделали Трумэн и его сторонники на острове Уэйк, вряд ли им удалось бы заставить победоносного Макартура отклониться с избранного им курса. И все-таки, не сумев воспользоваться возможностью заняться серьезными, заранее оговоренными вопросами и заставив Верховного главнокомандующего улететь за 2000 миль от своей штаб-квартиры в разгар кампании лишь для обмена банальностями, Трумэн и его соратники скорее ослабили, чем укрепили свою власть над генералом. Организацию этой встречи трудно расценивать иначе, как крупный просчет со стороны Трумэна, продиктованный нехарактерными для него легкомысленными политическими соображениями. Ущерб, нанесенный отношениям Трумэна и Макартура, ослабивший его собственные позиции в последующие месяцы, вряд ли можно переоценить.

⁂

Девятнадцатого октября Пхеньян пал. Генерал Пэк Сон Ёп с 1-й дивизией южнокорейской армии вошел в город, то есть в город вошла облепленная южнокорейской пехотой американская бронетехника. Она смела хлипкие баррикады коммунистов и загрохотала по почти безлюдным улицам. Большинство горожан бежали или прятались. Пэк был счастлив: «Пятью годами ранее я оставил этот город как беженец. А теперь вернулся с 10 000 бойцов, 100 орудиями и батальоном танков М-46»[136]. Ким Ир Сен с правительством бежал в северные цитадели. Южнокорейские и американские офицеры увлеченно копались в распотрошенном и перевернутом вверх дном во время этого поспешного бегства кабинете северокорейского вождя в бывшей резиденции японского губернатора провинции. Началась вакханалия фотографирования друг друга на память – это была первая война, на которой у каждого солдата (по крайней мере, в войсках ООН) в вещмешке имелся фотоаппарат. Американский офицер по связям с гражданской администрацией и населением, полковник Арчибальд Мельчор, сформировал совет, которому предстояло управлять вражеской столицей, из «представителей некоммунистической прослойки горожан», почти наугад отобранных на улице. «Мы думали, война окончена, – говорит генерал Пэк. – Противник был полностью уничтожен, северокорейцы при виде нас просто бросали оружие». Двадцатого октября полковник Чарльз Уиллоуби из штаба Макартура распространил по дальневосточному командованию циркуляр со сводкой разведданных:

Противник утратил способность к организованному сопротивлению в сколько-нибудь крупных масштабах. Все указывает на то, что военно-политический штаб северокорейцев мог бежать в Маньчжурию. Связь с вражескими действующими частями и, соответственно, контроль над ними ослабли до состояния неэффективности. Несмотря на эти признаки распада, в данный момент ничто не говорит о намерении противника сдаться. У него сохраняется способность вести мелкие бои, сдерживающие натиск войск ООН…

Пока 8-я армия наступала к северу от Сеула, «Корпус Х» двигался на восток. Первая дивизия морской пехоты погрузилась на корабли в Инчхоне. Тем временем 7-й дивизии было приказано двигаться на юг в Пусан, чтобы оттуда переправиться в Вонсан. Настроение в формировании царило не самое бодрое. Те немногие бои, которые 7-й дивизии пришлось выдержать во время наступления из Инчхона, не внушали солдатам уверенности в собственных силах. Лейтенанта Джима Шелдона с его взводом 17-й пехотной роты отправили в моторизованный дозор охранять патронную фабрику, которую они нашли опустошенной. Однако через несколько часов после прибытия оторопевшие дозорные увидели колонну северокорейцев, явившихся пополнить боеприпасы. В завязавшейся перестрелке американцы потеряли четверых ранеными. Той ночью еще много было стрельбы наугад в темноте, но в последующие дни в череде успешных мелких стычек с отставшими от своих коммунистами они понемногу стали обретать уверенность в своих силах. Их командование, впрочем, считало иначе и наскоро устроило им курс боевой подготовки в полевых условиях. Он резко оборвался, когда во время показательных учений со зрителями шестнадцать человек погибло и восемьдесят было ранено фосфорными снарядами, выпущенными из 4,2-дюймовых орудий их собственной минометной ротой. После этой трагической развязки их и направили в Пусан. «Боевой дух в полку был довольно низким», – отмечал Шелдон.

⁂

Между тем морпехи на танкодесантных судах, прокладывавших путь на север к Вонсану, чистили оружие и снаряжение, болтали и спали, не зная особых тревог. Оливер Смит ликовал по поводу того, как показали себя его бойцы в сражении за Сеул, и расценивал эту победу как залог того, что даже после окончания войны дивизию оставят под ружьем. Измученный простудой начальник оперативного отдела в штабе Смита Ал Баузер беспокоился главным образом о том, где формирование будет зимовать. О дальних северных горах или о районе Ялуцзяна (Амноккана) он даже не задумывался, мысли его простирались не дальше побережья, где можно обеспечить более или менее сносные условия, если все-таки придется остаться. Но не исключено, что повезет, и оставаться не понадобится. Северокорейцы драпают, а значит, война может закончиться в считаные недели. В этом случае, как им уже сообщили, два полка морпехов сразу же вернутся в Штаты и только один задержится в Японии для гарнизонной службы.

Высадку морской пехоты в Вонсане серьезно задержал заминированный вход в гавань. Двенадцатого октября были потеряны два минных тральщика, наткнувшиеся на мины советского происхождения. Только через две недели, за которые американцы лишились еще трех минных тральщиков, путь был расчищен. К большому неудовольствию и неудобству Смита, морпехам пришлось болтаться на транспортных судах у берега, пока корабли ВМФ рыскали туда-сюда. Потом американцы расстроились, обнаружив, что южнокорейцы были там раньше, чем они. Третья и Столичная дивизии южнокорейской армии вошли в Вонсан 10 октября после драматичного двухнедельного рывка с 38-й параллели. Столичная дивизия была уже в пятидесяти милях к северу и все еще на марше. Первая дивизия морской пехоты совершила десантную