Читать книгу - "В боях за Дон - М. Н. Алексеенко"

в воздухе сталкиваются «юнкере» и «хейнкель» и разлетаются на мелкие куски вместе со своими пассажирами. Рев танков и авиамоторов смешивается со взрывами, орудийным огнем и пулеметными очередями в чудовищную симфонию. Все это создает полную картину настоящей преисподней».

Танками, прорвавшимися на аэродром и наделавшими такой переполох среди фашистских авиаторов, были «тридцатьчетверки» 130-й танковой бригады. Несколько позже на южную окраину Тацинской в район аэродрома вышла 54-я бригада. С севера нависла 4-я гвардейская бригада. Кольцо вокруг немцев неумолимо сжималось. Но они все еще удерживали часть летного поля.

Густой молочный туман продолжал сплошным покрывалом висеть над аэродромом. Солнце так и не могло пробить его, и вокруг было пасмурно и серо. Там и тут дымно чадили разбившиеся самолеты, красное пламя жадно лизало закопченный дюраль плоскостей. Бой постепенно стихал, и только в одной части аэродрома продолжали стучать пулеметы, сухо щелкали одиночные пистолетные выстрелы: гитлеровцы оборонялись там с упорством смертников.

К вечеру бой в Тацинской затих. Поселок, станция и аэродром были полностью очищены от противника. С улицы в хату, где находился генерал Баданов, долетал веселый говор бойцов, рокот моторов танков, кто-то неугомонный уже играл на гармошке. Баданов улыбнулся, потрепал по щеке маленькую Верочку, которая неслышно подошла к столу с разостланной на нем картой. Генерал встал, крупными шагами прошелся по комнате, снова присел к столу и размашисто написал текст донесения:

«Срочно. Командующему Юго-Западным фронтом генерал-полковнику Ватутину. 24-й танковый корпус Ваше задание выполнил. Тацинская в наших руках. Уничтожен и частично захвачен 431 самолет противника. Перерезана железная дорога Лихая — Сталинград. Баданов».

А. Д. Исаев,

журналист

ЗАПИСКИ КОМАНДИРА

ОТ ДОНА К ДОНЦУ

24.11.42. Перед рассветом переходим к излучине Дона. Лед еще тонкий, играют полыньи. Правее и левее над Н.-Калининским, возле Рыбного, громоздятся обрывы, обледенелые скаты, разорванные глубокими и крутыми балками. На почти отвесных стенах — темные вихры кустарника, одинокие деревья, похожие на патрулей. Серые вершины круч сливаются с низкими мутными облаками. Там, за гребнем, — противник, и туда, очевидно, придется лезть…

В маленьком сарайчике у костра тесно, как в московском трамвае в семь часов утра. Кто сушит портянки, кто протирает автомат или пулемет. Вовсю идет маскировка: маскировочных халатов еще не получили, выворачивают белой подкладкой наружу ватники и брюки, а у кого подкладка темная — надевают поверх теплое белье. Зеленые каски трут о побеленные стены сарайчика. Каски белеют, стены лупятся и темнеют. Мои бойцы, закончив маскировку, кто как дремлют в снегу.

Ленивый поднимается рассвет над Доном. Редко бьют орудия, просвистит, как утка крыльями, мина и крякнет в осиннике. Только слева где-то слышен непрерывный гул.

Знакомлюсь с планом операции.

Нужно взять хутор Татарский — тот самый Татарский, в котором жил Григорий Мелехов из «Тихого Дона». (На карте, понятно, он называется иначе.)

Представьте улицу, где дома в один порядок и все смотрят окнами в чистое поле. Представьте, что в крайнем левом доме — наши, а в остальных — противник. Нужно взять третий дом с краю.

Как лучше это сделать?

Пойти в лоб — затея бессмысленная: противник сидит высоко, заметит еще в поле и расстреляет, прежде чем удастся достигнуть стен. Есть другое решение: перейти улицу против дома, занятого нами, а затем двигаться вдоль стен мимо второго дома к третьему. Противник не может вести даже минометный огонь, потому что рискует бить по своим, а стрелять из пулеметов с верхних этажей вниз под стену невозможно: там мертвое пространство.

Улица — это Дон. Дома, фигурально выражаясь, — это хутор Рыбный (наш), H.-Калининский и Татарский (противника) и высоты между ними. Как раз против Татарского левый берег открыт, штурмовать в лоб невозможно, тем более что румыны насторожены и именно отсюда ждут нападения. Мы перешли Дон между Рыбным и Калининским, прижимаясь к самым кручам, чтобы защититься от пулеметного огня, по краю обороны врага должны выйти в Татарский. Моя задача: после того как пехота вклинится в глубину обороны, занять и удержать высоты справа и слева от Татарского, лишая противника возможности закрыть «ворота»…

Пятнадцать часов. Построение перед боем в овражке, занесенном снегом и укрытом кустарником. Кухня запоздала, провалилась в ерик, «чижики» (так зовут в корпусе молодых, еще не обстрелянных бойцов нашего саперного батальона) голодны, и вид у них сердитый. Кратко объясняю задачу, напутствую:

— Говорить много не время. Скажу только, что придется, вероятно, весьма тяжело, но, поскольку на нас возлагается серьезная задача, стоять придется насмерть. Все готовы к этому?

— Готовы.

— Вопросы есть?

Молчание.

— Больные есть?

Молчание.

— Я вижу в строю Мокринского. Вы убежали из госпиталя и не хотите долечиваться в батальоне. Военфельдшер Зотин запретил вам участие в боевых операциях. Вы думаете, что если вы дважды награждены, то можете нарушать порядок?

— Я, товарищ капитан, здоров, честное слово… Вот хоть у ребят спросите… А назад я не могу пойти…

Что делать? Прогонять? И надо бы, и жаль, знаю, будет ко всем приставать с жалобами, а вернее всего — все равно убежит за ротой.

— Хорошо, Мокринский, но только чтобы это было в последний раз. Слышите? Сержант Губарев, ко мне.

Красивый, с тонкими чертами лица и большими карими глазами, Губарев делает два шага вперед.

— Вам ставлю особую задачу: с тремя бойцами выйдите на край Калининского, в глубину обороны, займите домики, запирающие выход из балки. Днем у румын там только патрули, да еще солдаты шляются за пшеницей и подсолнухом… Вас обнаружат, как только мы начнем действовать, а может, и раньше. Придется туго, но отходить не разрешаю — поставите под удар наш тыл. Обо всем интересном доносить.

Ясно. Разрешите взять пару автоматчиков?

— Берите… Да, кстати, я не раз говорил во время учебы, что на войне всяко бывает — и поспишь в снегу, и голодным походишь. Так вот, этот час пришел — обеда не будет. Все. Можете идти.

— Есть идти.

Наш наблюдательный пункт — на левом берегу, против H.-Калининского, у самой воды. Дон здесь не широкий, метров сто пятьдесят, на той стороне сразу за дорогой висит на круче целая гроздь дзотов, словно ласточкины гнезда на карнизе. Большая часть амбразур в нашу сторону, но и на хутор тоже в достатке, участок опасный…

Из-под обрыва гуськом, в плотном строю, втягивается в хутор первая стрелковая рота. Впереди — мои «чижики». Безлудний и Резенков с миноискателями. Они идут, обшаривая тропинку, не поднимая глаз, все ближе и ближе к дзотам.