Читать книгу - "Проза о войне (сборник) - Борис Львович Васильев"

— Это те-то бандюги? Ошибаешься, Трофимов, крупно ошибаешься в классовом подходе. Оступившиеся они, Трофимов, оступившиеся хлопцы, нам социально близкие. А та публика — социально враждебная. Уразумел? И ты по их социально враждебным нотам… этого… Моцарта сыграл. А парней на третий день отпустили за неимением прямых доказательств. Все в деле есть, все запротоколировано и пронумеровано, — майор похлопал рукой по лежавшему перед ним пухлому «Делу». — У нас, Трофимов, ни один фактик не пропадает, время над бумагами власти не имеет. Ну ладно, по-товарищески отвечать не хочешь, тогда прямо спрошу. Что тебе, гражданин Трофимов, известно о связях и разговорах твоей жены с врагом народа Иваном Вараввой?

— Ничего.

— Отрицаешь всякую связь?

— Отрицаю.

— Ты подумай. Крепко подумай.

— Варавва спас мою жену от смерти.

— Не желаешь отвечать?

— Отвечаю: Варавва спас мою жену от смерти в Туркестане, — сжав зубы, упрямо повторил Алексей.

— Ну-ну, — вздохнул майор. — Упрямый ты, Трофимов. Но ничего, посидишь — вспомнишь. Все вспомнишь! У тебя мозги тренированные, ты вон академию с медалью закончил.

Майор позвонил, и в кабинет вошли двое. Остановились у двери в ожидании дальнейших приказаний.

— Сдай оружие, Трофимов. Оружие, документы, все бумажки. И сумку свою оставь. Там она без всякой надобности.

Ослепительно залитые светом бесконечные гулкие коридоры. Ни души, только стук сапог. То там, то тут. То тише, то громче.

Начало безлюдия и безмолвия.

Ночь. Тот же — только очень далекий, как эхо, стук сапог.

Квартира Трофимовых освещена. И кухня, и комната. На ходиках с инвентарным номером — начало второго.

Люба так и не ложилась спать: постель не тронута, застелена, как днем.

Люба ждет, сама не зная чего. То ли возвращения мужа, то ли ночного ареста. То бесцельно бродит по комнате и кухне, то присаживается, то пытается читать, то снова начинает метаться. И все время мучительно прислушивается. Это вслушивание словно застыло на ее лице.

У двери стоит небольшой фибровый чемоданчик. Иногда Люба открывает его, в который раз проверяя, все ли взяла, не забыла ли чего. Перебирает содержимое: белье, теплая кофта, шерстяные носки, простые чулки, юбка, связанный ею свитер, мыло, зубной порошок, что-то еще очень необходимое ТАМ.

Чемоданчик дальней дороги, чемоданчик долгого расставания.

Гулко хлопнула далекая тяжелая дверь. Вздрогнула Люба.

Ярко освещенная и оттого кажущаяся очень холодной небольшая камера-одиночка. Койка, табурет, столик намертво вделаны в цементный пол. Крохотное зарешеченное окошко под самым потолком.

Алексей — без портупеи и фуражки — стоял посреди одиночки спиной к двери, которая только что с лязгом захлопнулась за ним. Он не потерял самообладания и сейчас внимательно оглядывал первую в своей жизни тюремную камеру.

Некогда белые стены ее были сплошь усеяны выцарапанными по побелке надписями. Алексей подошел ближе.

«ДЕНИСЕНКО ПОДЛЕЦ И ПРЕДАТЕЛЬ», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТОВАРИЩ СТАЛИН», «ГРУЗДУПА ВЗЯЛИ», «ЗА ЧТО?»…

И в изголовье койки: «АЛЕШКА, ДЕРЖИСЬ. ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН ЛЮБОЧКЕ И ЕГОРУ».

Без подписи.

Раннее утро. Пуст вестибюль Управления. Дежурный раскладывает почту: видимо, только что заступил.

— Товарищ дежурный! — крикнул часовой.

Он не пускал внутрь Любу. Подошел дежурный,

— Где мой муж полковник Трофимов? — не ожидая вопросов, выпалила Люба.

— Где положено.

— Он арестован?

— Мне знать не положено.

— Я буду стоять здесь, пока вы не скажете!

— Здесь стоять не положено.

Люба ходила у подъезда Управления. Было еще не время, и служащие здесь командиры пока не появлялись. Но Люба упрямо ждала.

Подошел какой-то полковник с туго набитым портфелем. Люба поспешила к нему, но он, увидев ее, бегом скрылся в подъезде.

Потом стали появляться другие служащие. Люба бросалась к ним, но они отмахивались, пожимали плечами и быстро скрывались в том же подъезде.

Только один задержался. Комдив Коваленко:

— Трофимова?

— Где мой муж?

— Прогуливаете работу?

— Я имею право хотя бы узнать, что он жив.

— Узнаете в свое время. А за прогул у нас, между прочим, вплоть до тюремного заключения. Все ясно?

— То есть…

— Вот туда передачи — теперь по закону.

И прошел в подъезд. А Люба осталась, все вдруг сообразив.

И снова — молчаливая женская очередь в пункте приема передач заключенным Лубянки.

Люба по плечи нырнула в нишу окошка.

— Трофимов Алексей Иванович.

— Кто вы ему?

— Жена.

— Нет в списках, — глухо ответил мужской голос после паузы. — Следующий!

— Минуточку, — помолчав, спохватилась Люба. — Тогда — Варавва Иван Семенович.

— А ему вы — кто?

— Жена.

— Два мужа, что ли? — хохотнул принимавший передачи.

— Теперь — два.

— Ну, даешь. Осужден твой Варавва. Выслан на этап. Следующий!

В полной растерянности Люба отошла от окошка.

В том же состоянии абсолютной растерянности ехала она на трамваях. Толкалась среди пассажиров, не слыша да и не замечая никого кругом.

Шла через парк, волоча сумку с непринятыми передачами. Через железнодорожные пути. Через военный городок…

Только возле своего дома очнулась. Перед нею стояла черная «эмка», а рядом с машиной — молодой командир.

— Вас жду, Любовь Андреевна.

Люба открыла дверь в квартиру и, не задерживаясь, прошла в комнату. Взяла фибровый чемоданчик, в последний раз окинула долгим взглядом комнату…

— Товарищ Трофимова! — окликнули из коридора. Люба вышла.

— Я готова.

— Уже? — удивился командир. — И это — все?

— Все, — сказала Люба, тряхнув чемоданчиком.

Командир усмехнулся, покачал головой, вздохнул.