Читать книгу - "Проза о войне (сборник) - Борис Львович Васильев"

— Всем не объяснишь, — вздохнул он, затягиваясь портупеей. — А народ сейчас проницательным стал.

Поцеловал жену, вышел. Люба вымыла посуду, все аккуратно расставила по местам, когда на кухню вошла Антиповна.

Это была худая изможденная женщина неопределенного возраста с колючими сухими глазами. Одевалась она чисто и опрятно, но и платье ее, и темный вдовий платок тоже были как бы без возраста.

— Опять сама прибиралась?

— По примете. Чтоб муж не разлюбил, — улыбнулась Люба. — Эти яички — вам на завтрак, а я побежала. Опаздываю.

И впрямь побежала. Антиповна завернула каждое яичко в обрывок газеты и спрятала их в свою клеенчатую сумку. Потом обмотала швабру тряпкой и, взяв ведро с водой, прошла в комнату, обставленную побывавшей в употреблении мебелью с инвентарными номерами.

Здесь она принялась старательно протирать пол, сердито ворча:

— Ишь, богатеи нашлись, яйцами кормят, у самих-то — одни книжки да орден на мужике…

К 9 утра на трамваях с двумя пересадками полковник Трофимов добрался наконец до места службы — массивного официального здания одного из управлений Наркомата Обороны.

Именно в это время к зданию со всех сторон спешили командиры разного ранга. Здоровались друг с другом сдержанно и негромко, входили в подъезд под приземистой колоннадой. И Алексей вошел туда вместе со всеми.

У входа в широкое фойе стоял часовой, проверявший пропуска, а чуть подальше за отдельным столиком сидел дежурный.

Алексей предъявил пропуск, миновал часового, но дежурный негромко окликнул:

— Товарищ Трофимов! В двадцать восьмой просили зайти.

Он поднялся на второй этаж, по ковровой дорожке прошагал до указанного кабинета, постучал.

— Прошу! — глухо откликнулись изнутри.

Алексей вошел в кабинет:

— Товарищ комдив…

— Здорово, — пожилой комдив вылез из-за стола, пожал Алексею руку. — Слушай, я чего тебя вызвал? Я того тебя вызвал, что, понимаешь, отчет…

Сказав эти необязательные слова, он вдруг включил висевший на стене репродуктор на полную мощность. Громко ворвалась бравурная музыка.

Трофимов недоумевающе уставился на комдива. А тот, не глядя, вернулся к столу и что-то написал на листке блокнота. Потом поманил Алексея пальцем и им же ткнул в блокнот: «АРЕСТОВАН ИВАН ВАРАВВА».

Замер Алексей над этими тремя словами.

Комдив вырвал листок, достал спичку, сжег бумажку и пальцем растер пепел в прах…

И снова — трамваи, трамваи. Шумные, горластые, переполненные пассажирами. На сцепке по два, а то и по три вагона, и все двери нараспашку. И публика с непременными авоськами. Торчат из ячеек авосек морковки и огурцы, селедочные хвосты, зеленые перья лука. А колбаска завернута и — на самом дне. Ее берут понемногу, по сто — сто пятьдесят граммов. Детей побаловать.

Среди пассажиров — Алексей. Крепко сжатые челюсти, сухой, невидящий глаз: взгляд в себя, внутрь.

— Вы выходите, товарищ командир? Выходите, спрашиваю?

— Что? — очнулся Алексей. — Нет. Виноват.

— Не сходит, а середь прохода растопырился…

Притиснули к лавочкам. Прошли.

Раньше такой неприязни не было. Раньше — с улыбкой, с шуткой, с добрым словом обращались к человеку в военной форме. Теперь — совсем по-иному: военные-то, герои гражданской, защитнички, врагами народа оказались. Вон и по радио их в грязи полощут, и в газете «Правда» карикатуры. Кому верить?

«Кому верить?» — вопрос, безмолвно звучащий в каждом трамвае и в каждой душе.

Остановилась «шестерка»: кольцо в Покровском-Стрешневе. Посыпался народ из вагонов.

«…Изверги в военной форме планировали убийство товарища Сталина и расчленение всего Советского Союза…» — гремело радио.

Алексей остановился у продуктового магазина, вынул из командирской сумки две толстые тетради, зажал их под мышкой и вошел в магазин.

Алексей с тетрадями под мышкой и заметно пополневшей командирской сумкой на боку шел по центральной дорожке.

Через парк, железнодорожные пути — в военный городок с орущим радио, неистребимой белизной общих сортиров и общих помоек.

На кухне Люба готовила ужин, когда хлопнула входная Дверь.

— Алеша?..

Люба потянулась к вошедшему мужу с поцелуем, но он не заметил. Открыл командирскую сумку, молча поставил на стол бутылку водки и банку бычков в томате.

— Это по какому поводу? — спросила Люба.

И опять он промолчал. Вымыл руки под краном, сел к столу. Люба недовольно пожала плечами, но поставила на стол рюмки.

Алексей сковырнул сургуч на пробке, выбил ее, ударив ладонью по дну бутылки, налил жене, а свою рюмку отодвинул. Взял белую чайную кружку с пурпурной надписью «Красная Армия» и наполнил ее водкой до краев.

— Что-нибудь с Егором? — с тревогой спросила Люба. — Да не молчи же, не молчи!..

— Выпей, Любаша. В порядке Егор, — глухим безжизненным голосом сказал Алексей.

— А с тобой что? Что случилось?

— Пей, Любаша. Ваньку арестовали.

Кажется, Люба вдруг рухнула на стул. Алексей пил, скрипела по дну консервной банки его вилка, гремело радио.

«Броня крепка, и танки наши быстры,

и наши люди мужества полны…»

А потом вдруг Люба закричала:

— И ты веришь? Веришь? Веришь?..

— Что?.. — тихо спросил он, подняв голову.

И она сразу замолчала, увидев его лицо. Осунувшееся, постаревшее на сто лет за одни сутки. Меньше: за считанные часы. По серым провалившимся щекам медленно ползли две слезинки. Алексей не смахивал их, потому что не знал, что может плакать.

И тут что-то случилось с радио. Вместо пафосных обличительных речей, вместо грома маршей и официального оптимизма массовых песен раздался голос Утесова:

Служили два друга в нашем полку,

Пой песню, пой!

И если один говорил из них «Да»,

«Нет» — говорил другой.

Однажды их