Читать книгу - "Четвертая война - Сергей Валентинович Беляк"

Зайдя в комнату, я увидел стоящий в углу на тумбочке телевизор и выступающего по нему президента Путина, а еще – три железные солдатские кровати, на которых лежали пленные. Точнее, кроватей было пять – четыре из них стояли в два яруса вдоль левой стены, а пятая – в одиночестве напротив, у окна, и на ней, укрывшись одеялом до самых глаз, лежал единственный раненый украинский солдат. Двое других, здоровых и более молодых, при моем появлении поднялись и сели каждый на свою кровать.

– Сними майку, – приказал одному из них наш боец. Тот послушно разделся, и я увидел его разукрашенное татуировками тело. Украинские «киборги» в шлемах и штурмовой форме, черепа, молнии.

Пленный – симпатичный кареглазый парень с усиками, модной хипстерской бородкой и копной густых черных волос («На гражданке у такого хлопца, должно быть, отбоя от девок нет», – подумал я) – так и остался сидеть по пояс раздетым. С ним первым я и начал беседовать, включив камеру своего смартфона.

Причем эта идея – записать мой разговор с пленными – пришла мне в голову внезапно именно в ту самую секунду, хотя до этого я вообще не был уверен, что захочу с ними о чем-либо говорить. Думал: ну просто посмотрю на них и все. И вот я включил видеозапись и сел на принесенный мне солдатами стул.

Я не представился пленным, кто я. И не знаю, за кого они меня приняли – за журналиста или, возможно, за какого-то большого начальника, но только не за военного. Думаю, они быстро поняли, что я и не следователь, не чекист и не гэрэушник. С другой стороны, сам я никогда не брал ни у кого интервью, и, наверное, они в итоге догадались, что перед ними все же и не журналист: мой разговор с ними был мало похож на классическое интервью, где журналист спрашивает, а интервьюер отвечает.

А здесь вышел обычный разговор – так, чтобы, как говорится, время чем-то занять, и я вел себя в отношениях с ними просто как «человек с улицы» – мужик, годящийся двоим из них в отцы, а третьему, раненому, – в старшие братья. И то, что этот мой разговор с ними завершился в конце концов обоюдными пожеланиями друг другу «всего доброго», а мои собеседники говорили мне перед расставанием спасибо, – тоже выглядело, наверное, необычно. Интервью с пленными и тем более их допросы так не заканчиваются. Вряд ли так заканчивается и общение пленных с военнослужащими армии противника. Ну, если только это не Ахра Авидзба или Апти Алаудинов.

Да, повторяю, интервью ранее я ни у кого не брал, но тут, наверное, все-таки сказался мой опыт адвоката. И уж, кстати, не знаю, часто ли доводилось (и доводилось ли вообще) российским адвокатам вот так встречаться и говорить с украинскими военнопленными до того, как те попадут в руки следователей.

Сейчас я приведу расшифровку моего разговора с этими тремя людьми. Разговор происходил 18 декабря 2023 года около семи часов вечера в расположении интербригады «Пятнашка» в пригороде Донецка.

* * *

– Ну, представься, как тебя зовут.

– Рагульский Владислав Игоревич, 13 января 1997 года рождения.

– Откуда ты родом?

– С Винницы.

– Винница? Из самого города?

– Не, родился в Гайсине Винницкой области, проживаю в городе Винница.

– И как призвали сюда? Доброволец?

– Не, мобилизованный. Вручили повестку, и буквально через три часа был в этом… ну, в военкомате, и выезжал…

– Но говоришь хорошо по-русски. Из Винницы, а говоришь по-русски хорошо.

– Так у нас Винница… Разговаривают… Больше половины населения разговаривало по-русски.

– А где работал? Или учился?

– Учился в высшем художественном училище. А работал… Крутил гайки, в общем. Слесарем работал.

– И где тебе повестку дали?

– На блокпосту. У нас блокпосты были по городу. А я, получается, домой возвращался через окружную, и там блокпост был. И там вручили повестку.

– На машине возвращался?

– Да, с отцом.

– А отец какого года рождения?

– Семьдесят третьего. Отчим.

– Отца нет родного?

– Есть, но мы с ним не общаемся.

– С мамой живешь?

– Ну, с матерью, отчимом и сестрой младшей, их дочерью.

– А у тебя есть дети?

– Да, двое, двое детей.

– У тебя двое детей?

– Да.

– Кто? Мальчик, девочка?

– Две девочки… Одной семь лет. Будет тринадцатого февраля. А другой будет двенадцатого января год.

– Как их зовут?

– Первую – Милана, старшую. А вторую – Оливия.

– Хорошие имена. Оливия! О, Ливия!.. Это из Шекспира, вообще-то. «Двенадцатая ночь»… Ну и давно ты здесь?

– В Донецкой области с 26 марта 2022 года. А призвался 3 марта 2022 года.

– Больше года, получается.

– Да, да, больше года.

– И как вас взяли? В бою? Или вы сами сдались?

– Сами сдались.

– Сами? И как к вам здесь относятся?

– Отлично.

– Точно?

– Да, да, отлично.

– Без дураков?

– Не, вообще. Ну, классно кормят, все хорошо.

– Не бьют?

– Нет.

– А знаешь, кто вас взял в плен? Какое подразделение?

– Да, знаю, «Пятнашка».

– А лечат? Раненый у вас тут, я смотрю.

– Да, да, перевязки делают, все нормально.

– Ну и теперь, надеешься, что будет?..

– Домой…

– Домой вернешься?

– К детям.

– У тебя есть повод – к детям. Но выводы-то сделаешь какие-нибудь?

– Конечно, сделаю.

– Против своего же народа воюете…

– Да, я вижу, что здесь большая часть местных. По факту получается, что мы против своего народа воюем.

– Н-да… Печально. Такая страна была Украина! Богатая, хлебосольная, веселая.

– Да.

– Ну а как с нацизмом? Ты, я смотрю, татуированный, у тебя везде… на руках вот…

– Но это не нацизм. – Владислав протянул руку, показав набитый на кисти трезубец. – Это же не свастика, это проявление просто… проявление любви к своему государству. Это было набито еще в 2013 году…

– А ты рожден в 1997-м, и это уже была Украина. Понятно…

– Да.

– А вот этот товарищ, – я указал на раненого пленного, – скорее всего, советский еще, да? Из советской Украины. Ну а тебе, Владислав, я желаю вернуться поскорее домой живым и здоровым…

– Спасибо большое…

– И не держи зла…

– Ни в коем случае, нет…

– И не лукавь. Я понимаю, что там могут дать втык за правду, но уж лучше молчать, чем прыгать, скакать, как козлы, и кричать: «На гиляку москаляку!» Вот если бы у меня сосед, мой сосед в доме, выходил и кричал каждое утро: «Москаляку на гиляку!» – он бы рано или поздно получил от меня в рыло.

– Да.

– Вы восемь лет это кричали нам – вот это ты должен осознать! И если б твой