Читать книгу - "Знамя Победы - Борис Макаров"

…Это было…

Не хочешь, да чертыхнешься.

Привяжется же это «было», «было»…

Недаром в народе говорят: «Было, да сплыло» – в памяти стерлось, значит. А раз стерлось – считай, и не было. А если такое в жизни каждого из нас и в нашей общей жизни было, о чем и через десятки лет помнится, рассказать хочется или, наоборот, рассказывать, вспоминать не хочется, то, значит, это «было» в нас и сегодня живет, крепко живет, въедливо и уж об этом «было» «было» не скажешь.

…Взять, к примеру, войну. Ту Большую войну. Народную. С Гитлерюгой проклятым. Всех и каждого она зацепила, окровавила, сколько судеб, жизней поизломала… Сколько лет прошло с тех пор. Тех, кто впритык соприкоснулся с ней, по пальцам пересчитать можно… В книги, в фильмы разные загнали, запечатали мы ее – на вечное хранение загнали, запечатали, в музеи за стекла шкафов и стендов поставили-положили. И каски, пулями, осколками пробитые, там лежат, и пушки, свежей зеленой краской покрашенные, – заряжай – стреляй, – стоят, и котелки помятые солдатские, и портупеи офицерские…

А война ни в книги, ни в фильмы, ни в музеи не вмещается – в народе, среди нас, внутри нас живет. То стоном, то слезой вдовьей, сиротской из глубин сердец на свет прорывается…

Так разве можно сказать о той войне – Большой, да что там большой – Великой, Народной, – что она была? Она есть. Она будет с нашими внуками, правнуками – праправнуками тех солдат, которые сквозь нее прошли, будет…

…Так вот, было это…

Тьфу ты! Какая разница, когда это было…

…К 35 годам я с учетом армейской службы почти двадцать лет трудового стажа имел. Хорошего, крепкого, честно выработанного. Больничные листы у медиков не клянчил. Не прогуливал. Не загуливал. На начальство не рыпался. Поперед батьки в пекло не лез, позади не топтался.

А потому в честь моего тридцатипятилетия или по совпадению с ним дали мне путевку на один из местных курортов. Раньше на курортах я никогда не бывал, а поэтому и по собственному желанию, и по настоянию жены от путевки не отказался.

…Курорт мне понравился. Лес вокруг. Речка. Небольшая, но чистая. Встретили нас, отдыхающих, хорошо. Накормили. По комнатам разместили. Комнаты каждая на два-три человека. Уютные. У каждой кровати тумбочка. На тумбочках в вазочках цветы. Красивые. Правда, бумажные.

Поселили меня с фронтовиком. О том, что он, сосед мой, фронтовик, я сразу понял. На спинке стула пиджак его увидел. На пиджаке – орденские колодки.

Познакомились. Сергей Сергеевич оказался мужиком хорошим, спокойным, без зазнайства. Меня он сразу стал Сынком называть:

– Бери, Сынок, вон ту кровать, у окна. Молодые спят крепко. А я луну, то есть лунный свет, плохо переношу. Сны всякие сразу начинают сниться. Война снится…

…Пара дней ушла на обустройство, на привыкание. И разговоры наши с Сергеем Сергеевичем об этом самом обустройстве, привыкании. Меню обсуждали. На речку глянуть сходили. Процедуры врачебные прошли. В охотку, в новинку пять раз в день к колонке с минералкой ходили, хотя нам врачи злоупотреблять минералкой не рекомендовали.

О войне, о наградах Сергея Сергеевича – ни слова. В то время, мне кажется, все мы – и фронтовики, и тыловики, и их дети – о войне говорили, вспоминали редко. Даже реже, чем сейчас. Почему? Да, наверное, потому, что люди от нее еще не оттаяли, не отошли, как у нас говорят. Каждого навылет пробила она. В каждой семье черным клубочком в темном уголке затаилась… Шевельни – разбуди – выползет – укусит. Прямо в сердце укусит. Каждая вторая баба – вдова. Каждый второй пацан, каждая вторая девчонка – сирота, безотцовщина. Фронтовики же, что с войны живыми пришли, тоже молчали. Как-то виновато молчали, словно стыдились перед вдовами, сиротами за то, что снаряды, пули, бомбы их миновали, не дали рядом с друзьями-товарищами погибшими в землю лечь…

В село наше в те годы кино два раза в месяц привозили. Привезут – праздник. Все, у кого ноги дрыгаются, в клуб бегут, ползут. О чем кино? Никого не интересовало. Про автопробег какой-нибудь по пескам Средней Азии – пойдет! Про любовь – на ура! И про войну, особенно для пацанов, – хоть три раза подряд показывай – ни есть ни пить не будут… А фронтовики узнают – кино про войну, – в сторону клуба шага не сделают: «Вранье там одно…» Теперь же я думаю: не вранье о войне увидеть они не хотели, войну увидеть, вспомнить боялись. За сердца свои боялись – не выдержат…

* * *

…На третий или четвертый день мы с Сергеем Сергеевичем по предписанию врачей пошли принимать радоновые ванны. В большом светлом зале пол и стены сверкали мраморной отделкой. От мрамора веяло холодом. Мы быстро разделись и спустились в ванны.

Я взглянул на Сергея Сергеевича. Взглянул мельком и… не мог отвести взгляд. Всю широкую грудь фронтовика, не знаю как сказать, то ли украшал, то ли устрашал огромный, состоящий из сплошного ярко-розового шрама, якорь.

Якорей-наколок я видел великое множество. Видел в детстве. Вижу и поныне. Стоит оказаться где-нибудь на пляже, в бассейне – и обязательно встретишь «лихого моремана» с якорем на плече, а то и на груди. Размером от пятикопеечной монетки до шапки-ушанки. Видел якоря синие, голубые, черные…

– Что, Сынок, мой якорек рассматриваешь… Не видел такую наколочку?

– Не, – только и выдохнул я. – Что это?

– Ладно, расскажу как-нибудь. Фашисты украсили… О таких украшениях знать и помнить надо…

* * *

…Перед ужином мы, как и в предыдущие дни, сходили к колонке с минеральной водой. Но воду пить не стали. Над нами плыли низкие тяжелые тучи. От реки веяло сырым холодом. Где-то, пока еще далеко за лесом, басовито, почти без перерывов погромыхивал гром.

У колонки, поеживаясь и сутулясь, как будто от ветра, хотя не было на него даже намека, а, наоборот, словно застоявшийся воздух казался липким и густым, стояли несколько женщин, рьяных исполнительниц докторских предписаний и рекомендаций. В руках некоторых из них уже были стаканы и кружки с водой. Время от времени женщины подносили их к губам с таким выражением на лицах, словно им приходилось насильно вливать в себя какое-то горькое лекарство, отказаться от которого было нельзя.

На наше «здравствуйте» ответила лишь одна. Остальные кивнули головами и отвернулись в сторону ворчащего грома.

– Пойдем-ка лучше домой. Со всех сторон водой тянет. Того и гляди за шиворот хлынет. – Сергей Сергеевич тронул меня за локоть. – Хотя, если хочешь, попей. Я подожду.

– Нет, нет. Вы правы, Сергей Сергеевич. Надо спешить.

– Надо спешить! – почти в один голос воскликнули, словно очнувшись от дремы, женщины, и мы быстро пошли к своему корпусу. Последние метры мы уже не шли – бежали. Однако укрыться от дождя не успели. Его густые, отвесные струи в одно мгновенье омыли нас с ног до головы.