Читать книгу - "Вьетнамский кошмар - Брэд Брекк"

Стокгольм — город на воде, он очень красив. Мне он очень нравился, особенно мои маленькие пешие экскурсии. Я заметил, что люди хорошо одеты и по дорогам ездят машины последних моделей. Казалось, кривая экономики шла в гору. На улицах я видел только основательных людей среднего класса. Не было ни нищих, ни бродяг, ни бездомных. Но в то же время было много возбуждённых скинхедов-неонацистов: они повсюду сверкали лысыми головами, куртками-кожанками и высокими ботинками.

Всё было дорого. Чашка кофе стоила 2 доллара, а два маленьких мясных гамбургера — 10. За покупками ходил я, и я обнаружил, что за пределами туристической зоны шведы не говорят по-английски. Мне было тяжело закупать провизию. По-шведски я не говорил, а продавцы магазинов не понимали ни слова по-английски. Вдобавок ко всем недоразумениям выяснилось, что шведы пакуют продукты иначе, и мне было трудно отыскать необходимое. Труднее всего было найти поп-корн.

Если у вас есть кабельное телевидение и вы привыкли к десяткам программ по телевизору, то шведское телевидение покажется вам жалким. У них всего два канала, они показывают с 4-х до 11-ти вечера, и это самое скучные программы, попадавшиеся мне в жизни. Мне хотелось разнести на куски телевизор Майи, освободить его от страданий.

Также было трудно услышать какие-нибудь новости по-английски, потому что радио и ТВ вещали только по-шведски. Ну и, конечно, все газеты были на шведском языке. Правда, был один магазинчик, торговавший американскими и британскими газетами, но новости в них были недельной давности и успевали протухнуть. В ту осень случились два события, о которых я хотел знать всё, но не мог узнать ничего. В Сан-Франциско произошло мощное землетрясение — как раз поблизости от того места, где жили три моих сына; и берлинскую стену, воздвигнутую в 1961-ом году, наконец-то начали разбирать. Будь у меня радиоприёмник, я смог бы настроиться на волну «Би-Би-Си» из Лондона. Но в Стокгольме я был изолирован языковым барьером и впервые в жизни сообразил, почему иммигранты кучкуются вместе и почему так много этнических кварталов в мегаполисах, подобных Чикаго.

Однажды в конце недели мы поехали на юг знакомиться с сестрой и родителями Майи. Сестра говорила по-английски, родители — нет. Я же по-шведски кроме «ja» и нескольких ругательств, которым научила меня Майя, знал только «jag alskar dig» — «я тебя люблю». Это я и произнёс с канадским акцентом — мы обнялись и как-то умудрились пообщаться на простейшем уровне.

Мать Майи решила, что если будет говорить медленно, то я её пойму, я же не понимал ни слова, и она от этого раздражалась и нервничала: наверное, удивлялась, что за тугодум ей попался в собеседники. Тогда я стал кивать и поддакивать: «ja, ja, ja…»

Она похлопала меня по ноге и улыбнулась — и было ей великое счастье, потому что, видимо, подумала, что наконец-то у неё получилось и глупый американец понял всё. А я что-то болтал и активно жестикулировал, и ей это нравилось.

Переезд из старого бревенчатого дома где-то на краю Британской Колумбии в городскую квартиру в одной из самых красивых и шикарных европейских столиц явился для меня переворотом. И я сильно скучал по дому, мне не хватало Хейди и Тутса и хотелось убраться из Стокгольма и снова бродить по сырому северному лесу.

Неделя катилась за неделей, Майя становилась со мной всё более раздражительной, и я терялся в догадках, в чём причина. В своих письмах она упоминала, что её отношения с мужчинами быстротечны, что у неё с ними всегда проблемы и что её больше привлекают те мужчины, которые используют её, оскорбляют её, а потом бросают, чем те, кто честен, добр, открыт и полон любви. У неё были глубокие проблемы с доверием и близостью, с эмоциональной интимностью, и чем ближе я подходил к ней с этой стороны, тем неуютней чувствовала она себя и тем чаще начинала ссору, чтобы удержать меня на расстоянии.

У этой женщины были сексуальные нарушения, эта женщина не могла довериться до конца, и её страх перед интимностью проистекал из страха предательства и боли.

В Белла-Куле однажды я угостил её травкой — сам вырастил. Она накурилась до одури, и мы занялись любовью.

Она до того никогда не испытывала оргазма, но в ту ночь у неё было сразу два. Да такие мощные. В первый раз это случился абсолютно неожиданно: она кричала, стонала и колотилась так сильно, что я подумал, не сердечный ли приступ с ней приключился. Во второй раз она голосила так громко, что я решил, что ей больно. Но нет. Ей было приятно, и клянусь, её стоны слышали все, кто живёт к западу от нас на двухмильном участке дороги до переправы Каноэ.

Можете себе представить? Так-то вот…

Она рассказывала мне, что в начале у неё бывало всё нормально, потом она отдалялась от настоящей любви, от близости и привязанности, и страхи её становились непереносимы. У неё были крупные проблемы с доверием к людям, и они не решались многие годы.

Будучи девочкой лет семи-десяти, она подверглась сексуальным домогательствам. Она рассказала матери, что отец её подружки прикасался к ней, обнажался перед ней и приставал.

— Но что сделала моя мать — хуже не придумаешь. Она не сделала ничего. Поэтому это дело между нами так и зависло, и я боюсь обсуждать его с ней.

Выслушав Майю, мать никак не отреагировала, наверное, потому, что её саму в молодости домогались, и уже её мать поступила точно так же.

Однако в результате Майя замкнулась — эмоционально и сексуально. С матерью начались ссоры, и после того случая они обе уже не могли ладить. По этой причине в 15 лет она ушла из дому и попала в руки пожилого негодяя, который пустил домогательства по новому кругу.

Ей нужна была женщина-психиатр, которой можно было бы довериться и которая помогла бы справиться с болезненным состоянием, с загнанным внутрь стыдом, корни которого таились в этих сексуальных преступлениях. Но как только я об этом заикнулся, отношения между нами стали ещё хуже.

Я отступил.

Я кончил работу над «БЕЗУМИЕМ», но момент был неподходящий — мне словно воздуха не хватало. Развязка наступила однажды утром в середине ноября, через шесть недель после моего вселения в её квартиру. Было раннее утро, я печатал на машинке, когда зазвонил телефон. Майя крикнула, чтобы я прекратил печатать, — я прекратил. Я пошёл на кухню приготовить кофе и забыл отключить печку. Заметив это, Майя стала на меня орать. Больше я вынести не смог и заорал в ответ.

— Хватит на меня орать. Я устал от твоего визга — ты орёшь с самого подъёма, а я всего-то печь забыл выключить.

— Если б ты не был таким тупым, ты бы сделал так, как я прошу…

— МАЙЯ, ЗАТКНИСЬ, МАТЬ ТВОЮ!

Она швырнула мне в грудь телефонный справочник.

— Звони в аэропорт — заказывай билет. Выметайся из моего дома и из моей жизни!

Я швырнул справочник назад и попал ей по затылку.

— Замечательная мысль, — сказал я.

Она рассвирепела. Схватила мою рукопись и разметала страницы по комнате.

— Чёрт тебя подери! — сказал я. Взял печатную машинку и шмякнул ею об пол. Она разлетелась на сотни осколков — в тот же миг я понял, что наш брак тоже разлетелся на мелкие куски.