Читать книгу - "Власов: восхождение на эшафот - Богдан Сушинский"

Вскоре Власов сумел убедиться, что в разведке капитан оказался не случайно. Человек аналитического склада ума, презиравший шаблонный стиль мышления и свято придерживавшийся принципа: «Не спеши отвергать то, что не успел познать, потому что быть в этой жизни может все и по-всякому…» Причем поначалу Власову казалось, что Штрик-Штрикфельдт давно и навечно сжился с маской «простачка», на самом же деле выяснилось, что он был «человеком обстоятельств», прекрасно приспосабливавшимся в любой социальной и политической среде.

Вот и сейчас, присматриваясь к Власову, он словно приценивался: «А действительно ли из этого человека можно лепить некое подобие вождя Русского освободительного движения, вождя русской контрреволюции?» Возможно, точно так же в свое время кто-то из немецких разведчиков присматривался к русскому марксисту Ульянову.

Действительно ли, спрашивал он себя, этот невзрачный полуеврей, страдающий хроническим неперевариванием желудка, о чем свидетельствовал невыносимо смрадный запах изо рта, способен возглавить силу, которая поможет Германии революционно, изнутри взорвать ее извечную соперницу – Российскую империю?

И когда, спустя какое-то время, Штрик-Штрикфельдт признался ему, что «работа с русским генералом-перебежчиком Власовым» стала его первым заданием в разведке Генштаба, которое он получил от шефа, полковника Гелена, генерал этому не поверил. Слишком уж тонко подходил и подстраивался к нему этот немецко-русский прибалтиец; слишком хорошо ориентировался во всех тонкостях политической и социальной ситуации, которая сложилась и в рейхе, и в России.

Впрочем, беседы со Штрик-Штрикфельдтом ему еще предстояли, а пока что его опекал сотрудник министерства Густав Хильгер. После революции и во времена Гражданской войны этот человек занимался репатриацией пленных немцев, оказавшихся на территории России в ходе Первой мировой, поэтому теперь уже воспринимался в Министерстве иностранных дел, как специалист по работе с военнопленными и репатриантами.

– Я принадлежу к тем «русским немцам», которые в революцию и в Гражданскую сражались на стороне белых. Однако обстоятельства сложились так, что некоторое время мне все же пришлось пожить в Совдепии, поскольку я был советником германского посольства в Москве и являлся помощником посла – графа фон Шуленбурга.

– Всегда легче находить язык с человеком, который знает реальное положение дел в современной России, – признал Власов, деликатно обходя вопрос о том, кто в каких рядах сражался в Гражданскую. Существенно только то, что теперь они были союзниками.

– Прежде всего, руководству рейха хотелось бы знать истинные мотивы, побудившие вас, известного советского генерала, согласиться на сотрудничество с нами. Давайте говорить откровенно: мы в любом случае сумеем использовать вас как военно-политическую фигуру; использовать в пропагандистских и контрпропагандистских целях ваше имя. Но в том-то и дело, что использовать его можно по-разному, с разными последствиями и для нашего сотрудничества, и лично для вас. Понимаете, о чем идет речь?

Хильгер обладал каким-то особым тембром голоса и его особыми интонациями. Самые обыденные слова он произносил так, словно читал Святое Писание или воскресную проповедь. Аскетически худощавый, темноволосый, да к тому же облаченный в черный костюм-тройку, Густав был похож на монаха-иезуита, сменившего сутану на штатский костюм, но при этом в душе и облике своем остающемся все тем же иезуитом. И пасторский голос его, казалось, не зарождался из бренных телес, а материализовывался из некоей духовной субстанции.

Они сидели в генеральском отделении лагерной столовой, пили принесенный Хильгером румынский коньяк и закусывали ломтиками конской колбасы, основательно сдобренной чесночными приправами. При этом Власов так и не понял: то ли Хильгер каким-то образом узнал, что этому виду колбасы он отдавал предпочтение перед всеми остальными, то ли их вкусы каким-то странным образом совпали. Хотя он к «конятине» привык на Дальнем Востоке, а где мог приноровиться к этому острому, редкому и резко пахнущему продукту немец-дипломат?

– Мне нетрудно быть откровенным в этом вопросе, поскольку я не намерен делать из своего выбора тайны, – проговорил Власов, жадно опустошая очередную рюмку коньяка. – Видите ли, господин Хильгер, там, во фронтовых болотах волховских лесов, по которым я почти месяц скитался после гибели моей армии, у меня было время, чтобы подумать над тем, как дальше жить, кому служить и во имя чего бороться.

– И теперь вы готовы сформулировать его? – спросил Густав, скосив глаза на мерно крутящуюся бобину привезенного с собой магнитофона.

– Теперь уже готов, – в свою очередь, Власов точно так же скосил глаза на Штрик-Штрикфельдта, который, заслышав это вступление мятежного генерала, забыл о зажатой в руке рюмке и налег грудью на стол. В эти минуты он, казалось, жадно ловил каждое слово русского. – Вы прекрасно знаете, с какой жестокостью коммунистический режим расправлялся с тысячами и тысячами офицеров и генералов армии, как он истреблял средний слой крестьянства, то есть всю его зажиточную, трудолюбивую часть; какие массовые репрессивные чистки развернули сталинисты во всех республиках страны…

– По этому вопросу Министерство иностранных дел обладает колоссальным досье, – заверил его Хильгер.

– Как и разведка Генерального штаба, – добавил капитан.

– Так вот, в результате этих долгих и болезненных раздумий над всем происходящим в России, а также исходя из той ситуации, в которой я оказался в результате гибели моей армии…

– Тоже, по существу, преданной Верховным главнокомандующим и Генштабом, – уточнил дипломат. – Брошенной ими на произвол судьбы.

– … я окончательно пришел к выводу, что мой долг заключается в том, чтобы призвать русский народ к борьбе за свержение власти большевиков, а также к борьбе за мир для русского народа. Я намерен нацелить свои усилия на прекращение кровопролитной, ненужной войны за чужие интересы. Хочу призвать народ к решительной борьбе за создание новой России, в которой мог бы быть счастливым каждый русский человек^[22].

– При этом само собой разумеется, что разворачивать эту борьбу вы намерены в союзе с немецкими войсками, при военно-технической, пропагандистской и финансовой поддержке правительства рейха, – деликатно уточнил Хильгер то, на чем непозволительно забыл акцентировать внимание сам потенциальный фюрер Русского освободительного движения. И тут же капитан наполнил рюмку генерала прекрасным румынским коньяком.

Власов понял свою оплошность, смущенно покряхтел, поскольку давно отвык от того, чтобы его таким образом «подправляли», и согласился: