Читать книгу - "Смерти смотрели в лицо - Виктор Васильевич Шутов"

— Что вы там ищете, господа? В яме, кроме старых вещей, ничего нет.

Муж не знал, когда было перепрятано оружие, он стоял у двери, внутренне приготовившийся к самому худшему.

В комнате Нины и Тони возле письменного стола остановился офицер со взведенным пистолетом. Он обшарил ящики и приказал Николаю Семеновичу одеваться. Мельников надел старые брюки и синюю куртку.

— Можно ему дать хлеба? — спросила Татьяна Аристарховна.

— Не только хлеб, но и папиросы,— ответил Брандт и добавил с вызовом: — Не думайте, что мы плохие. Мы ловим только бандитов.

Николай Семенович подошел к жене, поцеловал ее, потом девочек и тихо сказал:

— Прощайте, сироты...

Его вывели на улицу. У дома Колесниковой стояли две машины, освещенные лунным светом. Показались, как призраки, автоматчики, впереди них шла Ирина Васильевна. При обыске у нее обнаружили прокламации. Мищенко просил забрать его вместо Колесниковой, но предатель не знал бывшего пленного врача, и того не тронули.

Арестованных привезли в здание полевой полиции, завели в комнату и усадили на длинную скамью. Под потолком — тусклый свет электролампочки, окна закрыты ставнями... Первого вызвали Мельникова. Минуты через две в комнату донесся крик и стон Николая Семеновича: его избивали. Назад привели осунувшегося, сразу постаревшего лет на десять.

Нестеренко в следственной комнате, как и Мельникова, сразу положили на скамью.

— Ты партизан? — спросил на ломаном русском языке немец.

— Нике партизан,— ответил Иван Николаевич.

«Пусть убьют, а я буду говорить, что не партизан,— подумал он.— Все равно убьют, партизан или нет».

Резиновый кабель засвистел над головой. Шелковая майка-безрукавка превратилась в клочья, ошметки ее смешались с кровью и кожей...

Сбежнева били дольше всех, но он молчал, казалось, отупел от боли и не реагировал на нее. После экзекуции мужчин отвезли в тюрьму на Третью линию. Мельникова, Нестеренко и Сбежнева, словно мешки, бросили в темную камеру, женщин посадили отдельно.

Утром 18 августа привезли Андреева, Доронцова и Оленчука, их посадили в другую камеру. В этот же день немцы взяли на дороге старика Матвиенко и Шенцова. Они шли в город искать Лиду, которая была схвачена накануне.

Их посадили в большую комнату на втором этаже ГФП, где было человек тридцать молодых людей. Много артистов, арестованных за недозволенное выступление. Здесь была и Лида. Она увидела отца и пробралась к нему. Сели прямо на пол.

— Папа, ты ничего не знаешь,— прошептала она.— При допросе говори одно: ездил менять, ничего не знаешь. И ты, Вася.

— Черта пухлого они от меня добьются,—ответил парень.

Вскоре Шенцова забрали. Привели назад через полчаса в крови и в разодранной одежде. Он через силу улыбнулся и прошептал:

— Все в порядке...

Лида осторожно разгладила на его голове сбившиеся волосы, вытерла с лица кровь.

— Милый... Родной мой... Нас...

Но тут в комнату ворвался немец и крикнул во всю глотку:

— Шенцов! Матвиенко Петер! За мной! Их отвезли в тюрьму на Третью линию.

Рано утром 19 августа на шахте схватили инженера Качуру. Брандт сиял от радости. Четырехдневный «улов» принес двадцать человек. Молодец Новиков! Следователь вызвал Потёмина.

— Накормить его, напоить и предоставить все удовольствия,— приказал он,— Держать в отдельной комнате, никого не впускать. Я этих бандитов знаю, могут прикончить, как предателя.

Он осклабился от предвкушения скорого разоблачения Шведова. Никуда не денется теперь гросспартизан. «Буду называть по одной фамилии, Новиков будет подтверждать, потом — очная ставка,— думал Брандт.— Не сегодня, так завтра расколется».

Брандт искал Майснера, чтобы доложить о проведенной операции, но того не было уже часа три.

— Доставить Шведова и Новикова,— приказал Потё-мину.

— Будет исполнено,— ответил тот.

За сутки боль в позвоночнике поутихла, и Александру Антоновичу казалось, что он сможет вынести новые побои. Утром он окончательно убедился: осуществить побег не удастся, Стругалин не появился возле его камеры. В полдень поползли слухи об эвакуации из школы. Приезжали военные чины, осматривали помещение. Лица у них встревоженные, то и дело слышалось слово «госпиталь».

Кроме коменданта, в городе пока никто не знал о прорыве советскими войсками Миусского фронта. Они пробили коридор в глубокоэшелонированной обороне фашистов и развивают успех. Дивизии 5-й ударной армии пытались и раньше сломить бронированный и огненный рубеж на Миусе, но успеха не достигали. Прорвавшиеся части немцы отсекали и уничтожали. А сегодня позвонили из штаба фельдмаршала Манштейна и приказали коменданту города подготовить помещение для раненых. Норушат ездил со свитой и выбирал здания. Бывшая 11-я школа могла принять человек триста.

— Завтра чтобы здесь и не пахло большевистским духом,— приказал Норушат.

Ему стало известно о русском наступлении, советские войска уже более восьми часов успешно расширяют плацдарм. Оберштурмфюрер позвонил Майснеру, но тот знал о делах в армии, тыл которой обеспечивала руководимая им тайная полиция. Кто-кто, а разведка и контрразведка находятся на самом острие событий.

Шеф ГФП немедленно выехал к Манштейну. Лично решил удостовериться в грозящей опасности или, наоборот, в несерьезности происшедшего и получить указания фельдмаршала. Всю дорогу он размышлял об обстановке на фронте и в тылу. Разведка красных все чаще и чаще стала забрасывать диверсантов, парашютистов-партизан, они устанавливают связи с местными подпольщиками. Иначе чем объяснить точные бомбежки аэродромов, железнодорожных узлов, военных складов. Конечно, данные о них сообщают партизаны. Вот почему необходимо тщательно вести допросы всех пойманных, не торопиться. Возможно, удастся проникнуть в самую сердцевину подполья, нащупать явки, послать своих людей в разведорганы советской армии и перехватывать засланных с ее стороны,

Графу же повезло! Гестаповцы схватили советского парашютиста по кличке Махно, и тот перешел на службу в СД, да еще прихватил с собой радистку. Она полтора месяца держала связь со штабом красных, выуживала у них ценные данные о переброске разведчиков. Потом Махно отправили в русский тыл. Граф отхватил награду. «Счастливчик»,— подумал Майснер.

Но шеф тайной полиции не знал главного. Орлов-Махно действительно работал на гестапо и предал радистку. Однако девушка,