Читать книгу - "Человечность - Михаил Павлович Маношкин"

здесь обычна, как снегопад или оттепель. Лида сама боялась затеряться среди курских полей. А затеряться здесь — нет ничего проще, потому что жизнь человеческая на войне совсем недорога. Самое страшное здесь — забвение. Попал человек на передовую — и уже наполовину вычеркнут из жизни. В списках он некоторое время именуется «боевой единицей» — пока не упадет где-нибудь замертво, а тогда перестанет значиться и «единицей». Живые пройдут мимо, кто-нибудь наспех забросает его землей. Вот и все. Жил человек.

«Многого мы с тобой, Костя, не знали».

Что же ответить? Лида отошла от последнего раненого. Передышка. Сколько страданий. Перевязки, перевязки. Лида уже не вздрагивала при виде фонтанчиков крови и разорванных осколками мышц, она почти научилась сдерживать свои эмоции, на которые просто не оставалось времейида присела к столу — тело ныло от усталости, мысли отяжелели, нужные слова запропастились куда-то. Убедившись, что эти особые слова окончательно покинули ее, она быстро написала, что пришло в голову.

«Тетя Даша!

Я видела, как погиб Костя. Эшелон, в котором мы ехали, попал под бомбежку. Мы выбежали в поле, а Костя остался у пулемета. Он был смелый и погиб как герой. Я любила его, тетя Даша, только поняла это слишком поздно. А похоронили его в братской могиле у железной дороги. Ну, а мы наступаем…»

— Сестра, воды. — попросил раненый.

— Нельзя тебе пить, миленький, сейчас губы освежу.

— Все равно помирать, дай напиться перед смертью…

— Не помирать — жить тебе надо. Вот отвезем тебя в санбат, там врачи хорошие, поправишься. Ты только потерпи.

— Санинструктора к комбату! — позвали с улицы.

— Иду! — Лида выбежала из дома, на ходу пряча в карман листок письма. «Наступаем, теть Даш», — подумала опять и плюхнулась в мокрый снег, пережидая артиллерийский налет.

* * *

Военнопленный номер 245 бежал из концлагеря вечером, полночи ехал в товарном вагоне, потом забрел в село и уснул на первом попавшемся сеновале, а утром был схвачен полицейскими и приведен в участок.

— Выспался голубчик! — смеялись полицаи. — Надо ведь сообразить: залез к самому начальнику полиции.

— Выхожу во двор, — рассказывал полицейский лейтенант, — смотрю, что-то не так, русским духом пахнет!..

Военнопленный безучастно воспринимал голоса и раскаты смеха.

— Что, думаю, делать, — продолжал лейтенант, — брать или сперва позавтракать? Решил позавтракать. Вышел со двора, дверь снаружи на запор.-. Ты из какого лагеря? — поинтересовался полицай.

— Из концентрационного, тебя там не хватало.

Военнопленный был тощ и опрокинулся на пол от первого же удара.

— Так из какого?

— Из человеческого, где из людей делают навоз, которым ты питаешься. — проговорил военнопленный, вытирая ладонью окровавленный рот. Полицейский размахнулся для нового удара, но лейтенант остановил его.

— Убьешь, а нам надо сдать его в комендатуру живым. Там с него шкуру снимут на барабан. Как твоя фамилия?

— 245. Чем плоха?

— Лучше не бывает, как раз для тебя! — начальник полиции все-таки не удержался, ударил сам. Военнопленный упал. Полицаю пришлось побрызгать на него водой.

— Вспомнил, как фамилия?

— 245.

— Ну и дурак, — выругался лейтенант. — В комендатуру захотел? Мы сами могли бы подыскать тебе… местечко.

— Какая разница, откуда на тот свет.

Полицейские уже с любопытством поглядывали на беглеца, упорство которого раздражало и удивляло их.

— Лейтенант, может, он еврей?

— Какой из него еврей — скорее цыган или турок. Ты еврей? — лейтенант раздумывал, бить или не бить.

— Серая или черная — все равно кошка.

— Шлепнуть его! — нетерпеливо выкрикнул полицай. — Может, он комиссаром был!

Кулак лейтенанта опять сшиб пленного с ног. Тот не сразу пришел в себя.

— Ты комиссар?

— А ты?..

— Шлепнуть и все!

Лейтенанту тоже не хотелось возиться с пленным, но согласно распоряжению коменданта беглеца следовало передать немецким властям.

— Сунь его пока в подвал, — приказал лейтенант.

Пленного вывели из участка. Беглец был широкоплеч, прихрамывал на одну ногу, смуглое, как у цыгана, лицо в кровоподтеках. На полпути он остановился, тяжело дыша.

— Иди-иди!

Бывшего десантника-добровольца Ляликова впихнули в полутемный подвал. Он сделал несколько шагов и потерял сознание.

* * *

Саша Лагин уже до колен провалился в снеговую жижу, а надо было сделать еще шагов двадцать вниз. Речушка-то ерундовая — летом, наверное, перепрыгнуть можно, — а теперь здесь ни пройти, ни проехать.

— Вертай назад, старшина, — предложил сержант Митяев, он тоже стоял по колени в воде. — Чево ревматизм наживать? Пойдем погреемся, мосток утром срубим.

Сапоги у Саши были полны воды, ледяной холод, будто железом, прокалывал тело.

— Пошли, сынок, пошли, — повторил Митяев. — Раны-то у тебя живые еще…

Саша повернул назад. Саперы освободили ему чурбак у костра.

— И чево они там думают! — ворчал сержант, выливая из сапог воду. — Попробовали бы тут ночку просидеть. Подумаешь, мосток. Фронт теперь стоит, спешить некуда.

Уже почти месяц Саша служил в саперном батальоне. Не сразу привык к новому месту и новым людям. Тут и войны-то не было — была только работа, но такая, что с ног падай. А люди здесь подобрались мастеровые: доверь таким срубить дом — обнесут кружевом из дерева, будто и не дерево вовсе, а шелк.

По дороге, надрывая моторы, приближались грузовики. «Нелегкая их несет», — подумал Саша. Он только что начал согреваться у костра.

— Кто здесь командир? — спросил, подходя, человек в полушубке.

— Я, — ответил Саша, надевая мокрый сапог. Хорошо, что портянки высохли.

— Проехать надо.

— Мост будет утром.

— Хлеб везем и махорку, на передовой без курева сидят.

— Без махорки солдату никуда, лучше уж без хлеба, — сказал Митяев. — Закурить не найдется?

— Найдется, закуривай.

Саперы тотчас свернули по цигарке — они сами уже неделю жили без табака.

— Конечно, — размышлял Митяев, — солдату бы к утру хлеба да махорки, в окопах не мед. Только и тут вода негретая.

— Ребята, может, наладите как, а? Лишь бы проехать…

Саперы ждали, что скажет взводный. Этот молодой парень слов на ветер не бросал, а в работе один стоил двух.

— Темно. Люди вторую ночь не спят, не железные ведь…

— Понимаю, старшина. Федюнин, неси махорку, хлеб, колбасу и котелок водки — полный, тут ребятам не горячая баня!

Минут через пять Федюнин принес котелок с водкой и вещмешок.

— Вот, товарищ капитан…

— Я сказал, полный! Чего им тут на всех!

Сержант принес еще водки — в другом котелке.

— Сколько вас тут? — спросил капитан.

— Десять.

Капитан вручил каждому саперу по пачке махорки, хлеба дал на всех — пять буханок, добавил еще два круга колбасы и принялся разливать водку.

Саперы оживились.

— Оно, товарищ капитан, конечно, — проговорил Митяев, — водка сейчас первое дело. Ну а ежели к нам по-людски, а