Читать книгу - "Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов"

О приезде Доброскока в Париж знали начальники Петербургского охранного отделения, генерал Герасимов, помощник его подполковник Комиссаров и агент Кершнер, предуведомленный Доброскоком по телеграфу о дне и часе его приезда.

Накануне приезда Доброскока к Кершнеру на квартиру заходил агент Лейтис и настойчиво звал Кершнера идти с ним завтракать. В это время Кершнер сказал Лейтису о полученной им депеше и, согласившись пойти с ним завтракать, вышел вместе с Лейтисом на улицу. Однако Лейтис, поговорив на улице с Кершнером, почему-то изменил свое намерение пойти завтракать и, отговариваясь необходимостью спешить на службу, куда-то ушел один.

По приезде Доброскока на парижский вокзал он увидел там трех стоящих порознь революционеров, из числа которых узнал известного ему в лицо „Днепровского". Предполагая, что присутствие революционеров вызвано приездом (с тем же поездом в Париж) бывшего министра внутренних дел П. Н. Дурново и генерала Трепова, Доброскок, пройдя мимо революционеров, стал наблюдать, не следят ли они за Дурново. При этом Доброскок вынес впечатление, что находившиеся на перроне революционеры на него лично не обратили никакого внимания и стали за ним следить лишь после тoro, как к нему на перроне подошел Кершнер. Когда Доброскок с вокзала приехал в гостиницу, то пришедший вслед за тем к нему Кершнер доложил, что бывшее на вокзале наблюдение поместилось в расположенной против гостиницы кондитерской. Таким образом, не оставалось никаких сомнений, что наблюдение со стороны революционеров было установлено именно за Доброскоком. Когда на следующий день к Доброскоку в номер пришла Татьяна Цетлин, то было замечено, что и она сопровождалась также наблюдением со стороны революционеров. Вернувшись домой, Татьяна Цетлин ночью получила от Савинкова телеграмму, подписанную „Лежнев", с предложением явиться 31 марта (13 апреля) на квартиру Синьковского. Прибыв на эту квартиру, Татьяна Цетлин была встречена 10 боевиками с Савинковым во главе, который, наведя на нее револьвер, приказал ей поднять руки вверх, а затем, обыскивая ее, отобрал бывшие при ней 500 рублей, объявив, что деньги эти, как полученные от русского правительства, конфискуются партией. Синьковский, также заподозренный в предательстве, в это время был уже арестован в другой комнате своей квартиры. Из сказанных Савинковым при этом слов Татьяна Цетлин узнала, что революционеры прекрасно осведомлены об имевших место с осени 1908 года в Париже приездах генерала Герасимова, подполковника Комиссарова, Доброскока и ротмистра Лукьянова. Затем видно было, что революционеры знают квартиру, подробности и образ жизни Доброскока в Петербурге, конспиративную квартиру петербургского охранного отделения, помещающуюся на Александровском проспекте, д. № 21, филерские клички, которые носили Синьковский и Цетлин, квартиру и настоящую фамилию агента Кершнера, а также его псевдоним „Кинг" и факты получения Татьяной Цетлин из Петербурга книг и от Кершнера — роз. После обыска Татьяна Цетлин была арестована боевиками, и для охраны ее, а также для охраны арестованного в другой комнате Синьковского были оставлены боевики, сначала в количестве 7–8 чел., а потом 3–4 чел., все вооруженные револьверами.

На следующее утро в квартиру явилось 5 „судей", из числа которых Татьяна Цетлин узнала Савинкова, Чернова, Шишко и неизвестного ей по фамилии мужа племянницы Бычковой (еврейского типа). Пятого судью она не знает. С судьями явились два секретаря, один из которых носил революционную кличку „Михаил". На суде присутствовал, не принимая, однако, в решении суда непосредственного участия В. Бурцев. До открытия заседания суда Татьяна Цетлин, в сопровождении двух вооруженных конвоиров, была отправлена к себе на квартиру (ул. Бертолле, 18, квартира „Марии Цихоцкой“) для производства там тщательного обыска, при помощи которого революционеры изъяли две открытки невинного содержания, писанные рукою Доброскока, „что удостоверил Бурцев", и учебные книги. По-видимому, во время этого обыска происходил суд над Синьковским, а по возвращении тем же порядком в квартиру Синьковского Татьяны Цетлин начали судить и ее. Цетлин, не отрицая своей службы в петербургском охранном отделении, категорически заявила, что Синьковский никогда агентом охранного отделения не состоял, а что она работает уже два года. Загладить свою вину перед партией она отказалась. Суд, определив ее „нераскаянным провокатором", постановил подвергнуть ее и Синьковского смертной казни.

При этом на суде Бурцев высказался, что они уже полгода тому назад знают, что есть агент — женщина выше среднего роста, лет 30, бледная, давно работающая в партии и занимающая в ней видное положение. Бурцев предполагал увидеть в лице Цетлин этого агента, но теперь видит, что он ошибся и Татьяна Цетлин другое лицо, хотя, конечно, обстоятельство это вины ее не изменяет.

После суда оба арестованные были оставлены в квартире под стражей до приведения приговора в исполнение. Квартира охранялась сперва 7, а потом 4 вооруженными людьми, но в ней перебывало за эти дни человек 30, на что обратил внимание консьерж. 6(19) апреля по неизвестным причинам обоим арестованным было объявлено, что назначенная им смертная казнь отменяется, причем они исключаются из партии и обязаны жить под надзором, извещая партию о месте их нахождения. Вслед за тем оба они были освобождены, причем Цетлин выдано из ее денег 40 фр, с которыми она и уехала в Германию, сопровождаемая наблюдением из 3 революционеров. По дороге ей удалось, однако, на одной из узловых станций, пересев на встречный поезд, ускользнуть от наблюдения, после чего она и приехала в Россию».

По поводу рассказа Цетлин нельзя не заметить, что она сильно драматизировала происшедшее. Впрочем, после парижского разоблачения Цетлин и ее любовник Доброскок постарались выйти из сферы неприятных встреч с революционерами, и в 1917 году, весною, когда Бурцев стал разыскивать «супругов» Доброскок, оказалось, что «Николай Золотые Очки» занимал более приятное и спокойное, нежели раньше, место — по дворцовой охране в Петергофе. Что касается Климовича, то, сообщив Гартингу о злоключениях Цетлин, он, естественно, «задавался целью выяснения того обстоятельства, каким образом произошло расконспирирование секретной деятельности Цетлин», причем обращал внимание на то обстоятельство, что до последних дней марта 1909 года Цетлин была в партии, по-видимому, вне всяких подозрений и провал ее произошел очень быстро и в самое последнее время.

«Что касается возможного участия в этом деле агента наружного наблюдения Лейтиса, то следует отметить еще то обстоятельство, — отмечал Климович, — что Савинков и Бурцев, беседуя о последнем приезде Герасимова в Париж, упоминали о том, что Герасимова видели на Елисейских полях. К сожалению, за отъездом Герасимова из С.-Петербурга точно установить, бывал ли он в последний свой приезд на Елисейских полях, не представляется возможным, но обстоятельство это подлежит большому сомнению, так как