Читать книгу - "Страна клыков и когтей - Джон Маркс"

Материализовался вечно недовольный Миггисон. Он выдернул из-за обшлага связку ключей и с интересом уставился на женщин. Склонил голову, чтобы, заглянув за спину Салли, получше рассмотреть винтовку.

— Доброе утро, дамы, — с бодрой злобой бросил он. Дверь в фильмохранилище распахнулась, и Миггисон пошел своим путем, бросив напоследок еще один взгляд на оружие и театрально вздохнув: — Я ничего не видел.

Джулия нашла коробку и пересчитала бруски пластида. Все были на месте, никто их не тронул. У нее оставался еще час или около того, пока коридоры не начнут заполняться, пока дети Боба Роджерса не соберутся узнать новости. Салли стояла на страже на перекрестке Лапательного проулка и монтажного отдела. Стоя в тени, она увидела бы малейшее шевеление в коридорах. Джулия изложила ей план нападения, и у Салли не нашлось возражений. Она достаточно видела и слышала. Винтовку она прятала под кашемировой шалью. Присев на корточки в Лапательном проулке, Джулия взялась за работу.

Работала она по памяти и прочитанному руководству. Один брусок взрывчатки она размяла, пока он не стал тонким как веревка, потом размяла второй и прикрепила к первому, чтобы получилась единая длинная петля. Двух брусков для ее плана не хватило бы. Размяв третий, добавила и его, а петлю накинула на два ящика. Три бруска уж точно наделают шуму. Никто не пострадает. Все будут на собрании в другом конце офиса. Сама она встанет на страже в начале анфилады смежных кабинетов. Если кто-нибудь объявится, она подождет, пока сотрудник не уйдет. И лишь потом, когда начнется собрание и все будет чисто, она запалит шнур.

Закончив со взрывчатым лассо, она повернулась к Салли:

— Теперь иди. Винтовку возьми с собой. Расскажи им. Если захочет говорить Остин, поддержи его. Со мной все будет в порядке.

— Уверена?

— Иди.

— Тебе ничего не грозит?

— То же, что и тебе.

Салли ушла, все еще пряча винтовку под шалью. Джулия этому была только рада. Одиночество даст ей сосредоточиться. Главное ничего не забыть. Когда-то она была абсолютно сосредоточена, но это было до детей, работы и вообще жизни. Сейчас она то и дело напоминала себе, что надо обращать внимание на каждую мелочь. Вот запальные шнуры, вот спички, вот коробка с остатками взрывчатки. Вот сумочка. Не так уж и много следует помнить. Посмотрит, как рванет, и пойдет домой. Назовем это прощальной речью при увольнении.

Остатки пластида можно отдать нью-йоркской полиции, чтобы предотвратить панику по поводу дальнейших взрывов. Если понадобится, она сама это сделает и во всем сознается.

Эта мысль заставила ее замереть. О таком исходе она не думала. Если полиция задержит ее, даже ненадолго, пока все не прояснится, на нее повесят ярлык террористки. Всплывет ее послужной список. Ее отправят в тюрьму. Она силилась подавить приступ паники. Ее мальчики не смогут ее понять. Они отрекутся от нее. Ее муж, старый радикал, придет в ужас. «Но мы же отвергли насилие!» — взревет он. И все равно ей надо это сделать. Угроза программе не оставила ей выбора. Она повторяла слова как заклинание: «угроза программе, угроза программе». Это была ложь. Ей хотелось кого-нибудь убить. И это ощущение пересиливало все остальное.

И с Салли Бенчборн творилось то же самое. Ремшнейдер разжег их аппетит. Пора забрать еще чью-нибудь гребаную жизнь. Натягивая резиновые перчатки, Джулия оглянулась через плечо. Ей казалось, за ней наблюдают, но никак не могла определить, что послужило причиной этой тревоги. Никаких камер видеонаблюдения поблизости не было, ни одной живой души рядом. Возможно, тут есть еще какой-нибудь зомбированный монтажер. Возможно, Ремшнейдер оправился от своей раны, хотя это представлялось маловероятным. Она снова глянула на часы. Собрание начнется через два часа. Закрепив запальный шнур на одном конце взрывчатой петли, она провела его за ящиками вдоль стены. Нельзя оставлять пластид без присмотра. Слишком рискованно. Что, если кто-то пройдет мимо и случайно его увидит? На этаже достаточно людей, умеющих распознать взрывчатку, и что она им скажет? Придется посидеть тут, и пусть все идет своим чередом. «Точно часовой на сторожевой башне», — подумала она.

25 МАЯ

Словно положение и без того недостаточно осложнилось, кто появился в восемь утра, раньше всех остальных? Боб Роджерс, конечно.

Только я начал мирно прихлебывать кофе и читать «Таймс», как он ворвался ко мне в кабинет. Садиться он не стал. Просто завис у двери, держа руки в карманах и покачиваясь на каблуках, ждал, когда я подниму глаза от газеты. Мне не хотелось оказывать ему такое одолжение. Он ничего не сказал про мои костыли и бинты. Не желал знать.

— Можем мы поговорить откровенно? — спросил он. — Обо всем?

Я свернул газету. Он казался далеко не таким подавленным, как следовало бы ожидать в подобных обстоятельствах. Одет он был в светло-голубую, расстегнутую у ворота рубашку, поверх нее легкий летний пиджак. Он улыбался. Помню, как во время других, более успешных битв с корпорацией он неделями дулся, а потому я ожидал от него приступа глубочайшей меланхолии в часы перед его принудительной отставкой. Он же, напротив, ликовал.

— Как давно мы знакомы, Остин?

Сколько еще разговоров так начиналось… И какие долгие это были разговоры.

— Нам незачем это делать, Боб. Что есть, то есть.

Он погрозил мне пальцем.

— Нет, в том-то все и дело. Все не так, как кажется.

— А как? Я не слишком стар для этой работы. И ты тоже. Это вымысел, который распространяют те, кто хочет занять наше место. Но мы оба знаем правду. Как только нас тут не будет, программа умрет.

Тут он был прав, и я с ним согласился:

— Согласен. Умрет.

— Разве тебе не грустно смотреть, как все рушится?

— А что толку с моей грусти, Боб? Моя печаль — моя забота.

— Понимаю. И уважаю тебя, восхищаюсь тобой. Из всех сотрудников программы тебе я доверяю больше всего. Ты не стал бы спекулировать на своих эмоциях или предавать наш труд.

— Я никогда так не поступал.

— Да, никогда.

— Ну и?

Он обошел стол, чтобы нависнуть надо мной (раздражающая, досадная, но старинная привычка), оперся рукой в старческих пятнах о столешницу и сказал:

— Я принял крайне важное решение и хочу надеяться, что ты меня поддержишь.

Боб оставался Бобом. Никто от него ничего другого и не ожидал. Если его выбрасывают в окно, у него есть полное право быть самим собой, пока, размахивая руками, он падает в пустоту.

— Так сразу обещать не могу. А что за решение?

— Ты мог бы и догадаться, но рассказать я тебе не могу, не то будет смахивать на заговор. Я прошу у тебя карт-бланш, Остин.