Читать книгу - "Обращенные - Дэвид Сосновски"

Я прикидываюсь дурачком.

— Какие-то женские штучки?

Роз превращается в ледяную статую. Ее лицо говорит: «Хм?» Очевидно, мой невинный вопрос не так уж невинен. Есть социополитические понятия, которые работают подобно геотермическим и тектоническим силам. На каждом шагу попадаются шахты и осыпи. Вся цивилизация — это баланс.

— Не обязательно, — договаривает Роз.

Значит, да. Главным образом, за исключением нескольких высосанных из пальца статистических аномалий — на самом деле, это скорее анекдоты, которые извлекли на свет божий во имя политкорректности. Значит, да, и если забыть о гермафродите из Бойсе, это в значительной степени женская штучка.

Я делаю шаг навстречу.

— Думаю, это не имеет особого значения. Имеет значение, что это проблема Исузу и то, что я единственный, кто этого не заметил, но теперь должен заметить. Верно?

— Верно.

— И…

— У нее були… как это называется…

— «Бультерьер»?

— Нет. Були… как его там… Никак не вспомнить. Помню, что оно начинается с «буль», а дальше никак. Ни с чем похожим мы еще не сталкивались.

«Мы» — значит «вампиры». То есть это «буль-что-то-такое» имеет отношение к смерти, болезни, старению, солнечному свету, температуре тела, белкам глаз, дыханию, которое становится заметным далеко от Северного Полярного Круга, репродуктивному сексу, испражнениям, еде и месячным.

— Ты можешь хотя бы объяснить, что это такое?

Роз задумывается.

— Да, — говорит она. — Думаю, да. Это выглядит примерно так.

Она блюет.

— Ты хочешь сказать, что она заболела, — говорю я. — Расстройство желудка или что-нибудь в этом духе?

— Нет…

— Она не больна, — начинаю я, потом прижимаю большой палец к губам, что означает: «молчу, молчу».

Я думал, что мы уже прошли через это год назад. Это случилось, когда Исузу выяснила, что мое дезинфицирующее средство — то, которое я изготавливал из картофеля, выращенного в бадье в туалете — можно использовать не только по прямому назначению. В то время я считал, что лучшее средство борьбы с потребностью — это ее удовлетворение, и в итоге мы провели всю ночь на кухне с выпивкой — у меня «Экстрим-бальзам», у нее чистый спирт. Это было обучение на контрасте: я начинал говорить быстрее и быстрее, в то время как у нее речь становилась замедленной и нечленораздельной.

— Меня штормит, па-а-апа, — сообщила она, держась за стол обеими руками. — Я, э-э-э… — слова потонули в невнятном звуке. — Что «я»? А, да. Я извиняюсь… если… я…

— Да-да-да, — я устремляюсь вперед, раскидывая руки, точно наркоман, дорвавшийся до дозы. — Твое здоровье. Чокнемся… Пей-до-дна. Пей-до-дна. Пей-до-дна… — я умолкаю достаточно надолго, потому что должен вытащить свою бутылку из нагревателя прежде, чем она взорветеся. — У-у-упс. А теперь…

— Нет, — возражает Роз, возвращая меня в настоящее время. — Это не «опять»… — она запинается. — Это…

Она засовывает указательный палец себе в рот — так глубоко, как только может.

— Она вызывает у себя рвоту, — говорю я, переводя жест.

Роз кивает.

— Зачем?

— Она хочет сохранить фигуру, но не хочет отказываться ради этого от пищи, — объясняет Роз. — Разве ты не замечаешь, что она ест и ест, но совершенно не прибавляет в весе? А как насчет ванной? Она оттуда вообще не вылезает.

По правде сказать, я изо всех сил стараюсь не смотреть на то, как ест Исузу. С одной стороны, это зрелище внушает мне отвращение, с другой стороны, это разбивает мне сердце, как ничто другое… за исключением разве что только мыслей о любимых, которые ушли навсегда по одной-единственной причине — из-за паршивого хода времени. Что касается ванной, она поселилась там с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Будучи мужчиной, я полагал, что это просто какие-то девчоночьи штучки. Но теперь я слышу, что Роз находит это ненормальным, и начинаю волноваться.

К тому же для того, чтобы заметить, набирает она вес или не набирает, мне надо обратить внимание на форму ее тела, которое, по слухам, является телом очень привлекательной восемнадцатилетней женщины. Я пытаюсь не обращать на это внимания, но не потому, что от этого зрелища меня бросает в дрожь, а… Ладно. Главным образом потому, что от этого меня бросает в дрожь, к тому же это опасно. Прежде всего — на чувственном уровне, а может быть, и не только. Я не говорю о кровосмешении и получающихся в результате шестипалых младенцах: мы с Исузу не родственники. И сомневаюсь, что из того, что выделяется у меня из соответствующего органа, когда-либо получатся младенцы. Все, что говорили о сексе между смертными и вампирами, снова становится актуальным. Мы отказались от этой практики и заодно обзавелись дурными привычками. Секс между вампирами обычно подразумевает всевозможные игры с использованием клыков. Когда ваши укусы тут же заживают, это прекрасно, но смертные восстанавливаются не столь легко. Вдобавок для вампиров секс — это всевозможные ощущения, связанные с потерей крови, подергиванием и спазмом вен, которые проносятся по замкнутой системе, которая внезапно становится открытой и затем снова замыкается на себя.

Хладнокровное, заранее спланированное, честное обращение — это вещь, которую не стоит усложнять техническими деталями сексуального плана… тем более, что вы не практиковали эту технику несколько десятков лет и, возможно, забыли, как это делается. Я представляю это как попытку разом следовать правилам двух разных языков. И в том случае, если вы, например, соскальзываете на французский, кто-то умирает. Итак…

— Нет, ты права, — говорю я по-английски, на нашем общем языке. — Я не обращал внимания, — добавляю я, готовя длинный список вопросов, начинающихся с «почему», которые я задам самому себе.

Буль-как-его-там — это, конечно, булимия: старый добрый «жуй-и-блюй», подарок Моды, Гламура и Мэдисон Авеню. Эпидемия, поражавшая белых девочек среднего класса в те давние времена, когда героиновая бледность, навевающая воспоминания о зомби, считалась стильной — вместо того, чтобы быть просто побочным эффектом необходимости провести остаток вечности в темноте. Положение было весьма серьезным, и относиться к этому стоило серьезно — тогда, в те давние времена. И если бы в те времена я был отцом, а у моей дочери наблюдались подобные симптомы — уверен, я устроил бы ей курс терапии и завалил хэппи-милами, не дожидаясь ни дождичка в четверг, ни черного понедельника.

Но времена изменились. Исузу знает это так же хорошо, как и любой из нас, потому что тоже собирается меняться. Пока только собирается. И честное слово, это имеет смысл. Если бы я знал то, что я знаю теперь — до того, как меня обратили — я сделал бы то же самое. Я тянул бы себе в рот все, что можно. Однако способа взять весь этот дополнительный багаж с собой в вечность не существует. Ваше тело — это ваша самая большая плата за удовольствия; его имеет смысл поддерживать в наилучшей форме, прежде чем увековечить — если только вы не хотите увековечить его в камне. Роз дала Исузу тот же совет еще при первой встрече. Что касается меня, то мне с телом весьма повезло. Меня привели в должный вид еще на стадии общей подготовки, а в Европе времен Второй мировой не было безумного количество «KFC» и «Dunkin' Donuts».[106]И я не могу сказать, что задавался вопросом, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Или каким образом кулинарная алхимия сделала Биг-Мак ценностью, во имя которой уничтожена изрядная часть дождевых лесов.