Читать книгу - "Семья Рэдли - Мэтт Хейг"

Уилл вспоминает тот вечер, когда Питер впервые привел Хелен в их квартиру в Клэпхеме. До ее прихода он успел выслушать кучу инструкций. Вести себя исключительно прилично, ни в коем случае их не выдать и т. д.

Не шутить на тему Дракулы, не пялиться похотливо на ее шею, не заикаться без необходимости о вреде солнца или чеснока. Питер заявил, что к Хелен, своей сокурснице на медицинском факультете, он испытывает серьезные чувства и рассчитывает на нечто большее, чем банальное «укусил и выпил». По крайней мере пока что. Питер даже упомянул заветное слово на букву «о» — дескать, он подумывает о том, чтобы рассказать ей правду, всю правду целиком, и ничего, кроме правды, и (как он надеется) уговорить ее на добровольное обращение.

— Ты шутишь, — опешил Уилл.

— Вовсе нет. Кажется, я влюбился.

— Но обращать? Пити, это чересчур.

— Понимаю. Но я правда чувствую, что она — та самая.

— Zut alors.[14]To есть ты это всерьез?

— Угу.

Уилл медленно, с присвистом, выдохнул.

— Ну все, крышка тебе.

Для Уилла обращение всегда было умозрительной конструкцией. Он, конечно, знал, что такое физически возможно и что происходит это довольно часто, судя по тому, как быстро растет популяция вампиров, но как вообще можно хотеть кого-то обратить, оставалось для него полной тайной.

Ведь этот процесс имел для обращающего не менее ощутимые последствия, чем для обращенного. Большая потеря крови сразу после того, как выпьешь человека, делает тебя уязвимым в эмоциональном плане, из-за чего ты привязываешься к обращенному почти так же сильно, как и он к тебе.

— Дурак я, что ли, так над собой измываться? — говорил Уилл всякий раз, когда кто-нибудь интересовался его мнением по этому вопросу.

Но в данном случае речь шла о решении Питера, а Уилл слишком уважал свободу выбора, чтобы вмешиваться или осуждать его. Однако ему было любопытно посмотреть, кто же завоевал сердце пылкого кровососа Рэдли.

И он очень хорошо помнит, что почувствовал, когда увидел ее.

Ровным счетом ничего.

Поначалу.

Она была просто привлекательной некровососущей, каких полно. Но постепенно, уже во время первой встречи, он понял, как невероятно она сексуальна — ее глаза, плавная линия носа, беспристрастные высказывания об анатомии человека и различных хирургических манипуляциях («…а потом перерезаешь правую легочную артерию…»). Хелен обожала живопись. По вторникам она ходила на уроки рисования с натуры, а вкус у нее был эклектичный. Она любила Матисса, Эдварда Хоппера, а также старых художников эпохи Возрождения. Она восхищалась Веронезе, даже не подозревая, что он был одним из самых распутных вампиров, когда-либо пятнавших кровью венецианские гондолы.

А еще они поговорили о пиявках. Хелен знала о них очень много.

— Пиявок все серьезно недооценивают, — сообщила она.

— Согласен.

— А ведь они просто удивительны.

— Не сомневаюсь.

— Формально они относятся к кольчатым червям. Как земляные черви. Но они куда более развиты. У пиявок потрясающий мозг, они предчувствуют грозы, и их используют в медицине со времен ацтеков.

— Вы очень хорошо осведомлены на этот счет.

— Я исследую их в своей диссертации. Их применение для облегчения симптомов остеоартрита. Теория пока еще довольно противоречива.

— Знаете ли, от ломоты в костях есть еще одно средство, — заметил Уилл, прежде чем Питер успел предостерегающе кашлянуть.

В тот вечер она выиграла все партии в блек-джек, потому что понимала, когда стоит притормозить. К тому же ее не тревожил собственный запах, который так сильно отвлекал Уилла и Питера. В нем улавливалось бесконечное разнообразие вкусовых оттенков — они могли бы часами сидеть молча, пытаясь расшифровать формулу этого аромата.

Как потом утверждала Хелен, Уилл захотел ее только потому, что она была с его братом. Но Уилл помнит, как отчаянно пытался не западать на нее. Он вообще никогда не стремился испытывать к женщине какие-либо чувства, кроме простого и понятного желания удовлетворить жажду. «Для меня эмоции — это бурные пороги, ведущие прямиком к водопаду обращения, — записал он в своем дневнике. — А я предпочитал плавать в бассейне легких удовольствий».

Уилл хотел, чтобы брат ее бросил и чтобы они оба могли забыть о ней. Но Питер и Хелен были совершенно без ума друг от друга. Они были очень счастливы, и Уилл просто не мог выносить такого счастья рядом с собой. По крайней мере, без того, чтобы строить планы, как его разрушить.

— Я люблю ее, — говорил Питер брату. — Я собираюсь все ей рассказать и обратить ее.

— Нет. Не надо.

— Что? Ты же вроде сказал, что это мне крышка. И что мне решать.

— Говорю тебе, подожди немного. Пару лет. Ты, может, лет двести проживешь. Подумай об этом. Два года — всего лишь один процент твоей жизни.

— Но…

— И если через два года твои чувства останутся прежними, тогда и признаешься, кто ты и чем занимаешься, пока она спит. И если ты ей после этого не разонравишься, то женись и обратишь ее в брачную ночь.

— Не уверен, смогу ли так долго продержаться и не укусить ее.

— Если ты ее и правда любишь, то подождешь.

Давая советы брату, Уилл рассчитывал, что у Питера не хватит терпения. Хелен ему наскучит, и он снова вернется к разгульным вечеринкам с Уиллом, ведь регулярное бескровное спаривание его рано или поздно достанет до печенок. Он либо сорвется и укусит ее прямо в процессе, либо просто бросит.

Но нет.

Питер не сдался и после двух лет походов в кино и прогулок по парку. А Уилл тем временем номинально преподавал в Лондоне, хотя на самом деле почти не появлялся на работе. Он старался держаться подальше от их квартиры в Клэпхеме и постоянно был в разъездах. Путешествовал по миру. Однажды он попросил Питера прилететь в Прагу, чтобы вместе сходить в «Некрополь», один из вампирских клубов, открытых у Вацлавской площади после «бархатной революции».

— Ну как, не завяли помидоры? — спросил он, перекрикивая ритмичный механический пульс техномузыки.