Читать книгу - "Ужасы войны - Тим Каррэн"

на влажной корке почвы. Был лишь смертельный туман и бледный, мертвенный свет черепообразной луны смерти. Плесень вилась по помостам серыми венками. Тени ползли, и призраки давно умерших просачивались из земли в зловонных клубах, стелясь над костями кроу.

Кладбище поглотило мир света и жизни.

И затем, среди тесных, переполненных мертвых деревьев помостов и гробниц с гниющими саванами и торчащими желтыми костями, появилось войско смерти на конях. Призраки. Злые мертвые. Это были воины-скелеты в истрепанных шкурах и плесневелых мехах, с щитами, луками и боевыми копьями. Они носили головные уборы из скальпов волков и бизонов, и единственным живым в них были их красные, горящие глаза, что были путями в преисподнюю, которую белые называли адом. Десятки и десятки мертвых всадников, казалось, поднимались на конях из могильной траншеи в земле, что была словно великая рана, дымящаяся и кипящая бледным, голубым фосфоресцированием.

Пять Волков дрожал и потел, желая кричать, вдыхая зловоние могильных специй и сладкой гнили, что несло от них ветром пепла. Он видел, как тонкий могильный лунный свет пробивался сквозь многочисленные дыры в их телах, слышал стук их зубов и треск костей, жуткое скрежетание и грызение паразитов, живущих внутри них. Но хуже всего, он слышал, как они зовут его по имени в ветреных, стонущих голосах, что эхом отдавались из подземных глубин полной тьмы.

Это произошло в сентябре, в месяц, который сиу называли Луной Черных Тельцов. Время, когда бизоньи телята сбрасывали свои юные шерстяные шкуры и обретали темно-коричневые меха взрослых.

Много дней Пять Волков был одержим своим видением. Он говорил о нем со старейшинами и шаманами, и все они сказали ему, что со временем истина откроется. Много месяцев после он просыпался в своей хижине, потный и дрожащий от снов, в которых мертвые существа, похожие на его жену и сыновей, тянулись к нему из разорванных шкур, кишащих могильными червями. Он был, по сути, человеком, преследуемым призраками.

Год спустя, с высокой скалистой гряды, он наблюдал, как длинные ножи строят свой форт на Пайни-Крик. Форт, который вскоре станет известен как Форт Фил Кирни, прямо на священных землях сиу... землях, что долго принадлежали кроу, пока сиу не вытеснили их. Пять Волков смотрел на синемундирников весь день и следующий, как, вероятно, многие индейцы из своих укромных укрытий. Солдаты были весьма трудолюбивы, скашивая траву, возводя блокгаузы и окружая лагерь высокой стеной из бревен. Воины сиу тревожили их на каждом шагу, убивая и снимая скальпы, но белые не останавливались, пока форт не был завершен через месяц.

Наблюдая за длинными ножами, Пять Волков наконец понял свое видение, или, по крайней мере, его часть. Сиу убили его семью в Луну Черных Тельцов, в сентябре. В этот же месяц ему было дано видение. И год спустя, снова в тот же цикл, он смотрел, как солдаты строят свой форт, с которым они будут воевать против нации сиу. Как и многие кроу, Пять Волков был более или менее дружелюбен с белыми. И как все кроу, он ненавидел сиу, что убивали и грабили его племя и украли их исконные земли. Хотя он не понимал белых, он знал, что они ненавидят сиу так же, как он, и решил тогда, что поможет им в уничтожении своего самого лютого врага. Ибо все пришло к полному кругу, и обруч больше не был разорван, но стал единым.

Он не до конца понимал свое видение мира, ставшего кладбищем - хотя думал, что это то, что сиу сделают с нацией кроу, превратив их мир в могильник, - но знал, что убийство его семьи руками сиу было дозволено Великим Духом, чтобы он получил свое видение на Хэнгинг-Вуман-Крик и присоединился к синемундирникам в уничтожении своих смертельных врагов.

Так круг жизни был восстановлен, и Пять Волков стал частью порядка живых, а не марша мертвых. У него была цель, видение и благословение Великого Духа. Его долг теперь был святым. Он прольет кровь сиу за кровь своей семьи и, что важнее, за кровь своего убитого и поруганного народа.

Это было пророчество.

* * *

По мере того как они поднимались все выше в горы, пробираясь через заваленные снегом долины и вдоль гребней, очищенных ветром от снега, МакКомб начал задаваться вопросом, не приближается ли его смертный час. Все, о чем он мог думать, - это прошлое, то, что было и никогда больше не вернется. Перед глазами вставали лица и места, которых он уже не увидит. Возможно, он слишком стар, и, быть может, его дух-проводник, тот упрямый Белый Шип из мира призраков, уже идет по его следу, готовясь нанести последний удар.

В старые добрые времена человеку хватало того, что он приносил с собой, что вез на своих лошадях и мулах: мешки для ловушек, парфлеш[12], добротное бизонье одеяло, пара оленьих шкур, пороховница, патронташ, пистолеты, ружье, хороший набор ножей и метательных топориков. Свежий ветер, плодородная речная долина, немного удачи и красивая индианка, чтобы согревать его одеяло по ночам и помогать с выделкой шкур. Тогда человек мог жить свободно и легко - под открытым небом, на зеленой земле, с кучей бобровых шкур, чтобы расплатиться за все на ежегодном сборе.

Но затем пришли солдаты. А с солдатами - проклятые поселенцы с востока. Их становилось все больше, они отравляли воздух, теснили землю, уничтожали жизнь горцев и племен. МакКомб даже думать не хотел, что принесут этой земле десять или двадцать лет.

Господи.

Все умирало. Торговля бобрами рухнула, бизонов истребляли охотники за шкурами, и старые славные дни, когда ты ставил ловушки и тянул свои веревки, были почти забыты.

В душе МакКомба поселились глубокая скорбь и чувство вины. Он знал, что именно такие, как он, проложили тропы для других, и тем самым подписали смертный приговор своему образу жизни и жизни племен - будь они друзьями или врагами.

Осознавая это, он думал: Моя судьба ясна, не так ли, старый Белый Шип? Я заплачу за свои грехи. Я посеял свои посевы и пожну этот урожай.

Он снова ехал с Лайонсом впереди колонны, разведчики далеко впереди. Лайонс не удивился, когда МакКомб рассказал ему о судьбе отряда лейтенанта Тига. Он почти ничего не сказал, принимая все так, как должен был мужчина в этой стране. Страдания и смерть были здесь частью жизни.

МакКомб не болтал, не жевал кожу, как это было в его привычке.

Как и заснеженный мир вокруг, он был молчалив