Читать книгу - "Лилит. Злое сердце куклы - Артур Гедеон"

что возвращает ему счастье в полной мере, даже сверх того. Напиток жизни, что льется и льется через край, успевай только жадно глотать! И ему достались эти несколько глотков амброзии. Так что, взять и отказаться от этого? Ради каких-то условностей? Ради Антонины Степановны? Да к черту условности, к черту! И Антонину Степановну туда же. Он – хозяин положения и будет пользоваться этой привилегией ровно столько, сколько ему будет нужно. Сколько еще усидит на своем месте. Сан Саныч Троепольский даже почувствовал, как крылья за спиной выросли, взмахнул ими и, рассекая воздух, взмыл и полетел ввысь.

– Ух ты, – кивнула Лика. – У тебя даже лицо запылало. Что с тобой? Второе дыхание открылось?

– Все хорошо со мной. – Главврач поднял бокальчик. – За новую старшую медсестру!

Минут через пять Лика торопливо шагала в палату Жени Оскоминой, переодеваться. «Нелепый старик! – с раздражением думала она. – Он и впрямь поверил, что мне нужна эта должность? И сам в придачу? Мне, которой хоть сейчас мужчины готовы будут дарить самолеты и корабли, дворцы и острова! А так и будет! Кому, как не мне?! Мужики такие идиоты, если думают одним местом. Хоть самые последние простаки, хоть главные врачи психиатрических клиник. Все одним миром мазаны».

Но когда она вошла в палату своей подопечной и закрыла дверь, сразу остановилась как вкопанная. Приподнявшись на кровати, скованная ремнями, на нее с ненавистью смотрела Женечка Оскомина.

– Отдай мне ее, – хрипло сказала девочка.

– Очнулась, детка? – вкрадчиво произнесла медсестра.

Взгляды молодой женщины и девочки устремились на куклу, мирно сидевшую в кресле.

– Отдай – она моя, – повторила Женечка.

– Нет, уже не твоя, – покачала головой Лика.

– Моя! – дернулась пациентка, но ремни надежно сдерживали ее.

Женечка была похожа на девочек-зомби из второсортных фильмов ужасов: она исхудала за эти дни, цвет лица стал землистым, под глазами залегли темные круги.

Лика подошла и встала в ногах Женечки Оскоминой, положила руки на спинку кровати.

– Ты не поняла главного, девочка. Все изменилось. Теперь она – это я.

Женечка поняла, о чем говорит ее соперница.

– Нет, – мотнула она головой.

– Да.

– Нет! – Это был отчаянный крик протеста. – Нет!

– Да, Женечка, да. Твое девчоночье тельце оказалось неспособно вынести такую ношу. Я даже не говорю о сердце и душе. Оттого ты немного похозяйничала и впала в кому. Не тем ты оказалась сосудом, который был нужен мне – Лилит.

Девочка что есть силы дернулась вновь – и опять тщетно.

– Тебе придется жить без нее, – констатировала заботливая медсестра, – если сможешь, конечно. Но ты не должна обижаться – ни на нее, ни на меня.

Лика подошла к креслу, бережно взяла куклу Лилит, прижала к груди и вернулась к кровати.

– Теперь мы с ней – сестренки и лучшие подруги. Сопи – не сопи, рычи – не рычи, но это так.

По лицу Женечки катились слезы обиды и отчаяния; губы дрожали. Она задыхалась от подступавшего приступа истерики и готова была вот-вот взорваться исступленной яростью.

– Но и у нас были веселые моменты, – вдруг напомнила ей Лика. – Признайся! Как чудно мы скинули с лестницы твою злобную мачеху – проклятую Зою. А? Три толчка – и вот уже эта ищейка и зазнайка летит вниз, ломая себе шею. Папку твоего жалко, – вздохнула медсестра, – но ему не стоило пытаться отобрать у тебя пистолет. Больше всех повезло охраннику Федору. Он так и не понял, что случилось. Обернулся: пуля в сердце, и нет глупого человечка.

Девочка не желала и не могла слышать правды, мозг Женечки закипал, юную душу переворачивало, и тут ее прорвало:

– Отдай мне ее! Отдай! – захлебываясь рыданиями, твердила она. – Лилит моя! Моя!

– Не хочешь лежать спокойно? – грозно спросила Лика. – Пеняй на себя.

Она отложила куклу, подошла к процедурному столику, выдернула из упаковки шприц, из другой – ампулу, сломала стеклянную головку, набрала лекарство, подошла и одним махом всадила иглу в бедро извивающейся девочки. Та еще немного побрыкалась, но, крепко схваченная ремнями, стала затихать. Ее конечности ослабевали, тело сдавалось. Сознание еще не покинуло ее – она следила глазами за ненавистной медсестрой.

А та вновь взяла Лилит на руки. Прижимая куклу к себе, Лика встала у ног пациентки.

– Скажу тебе по секрету, девочка, она разлюбила тебя. – Лика говорила шепотом. – Наша Лилит! Сама подумай: зачем ей какая-то глупая девчонка, когда у нее теперь есть я? И где лучше поселиться, когда придет срок – в бедном крошечном домике, – она с насмешкой кивнула на Женечку, – или, – Лика чувственно и с вызовом провела свободной рукой по фигуре, – в прекрасном дворце? А мой дворец воистину прекрасен! Но ты пока даже неспособна этого понять, бедняжка… Ладно, – вздохнула она, – заболталась я с тобой, а мне пора переодеваться в лягушачью шкурку. Еще войдет кто-нибудь, начнутся вопросы. Кто такая? Откуда? Лика Садовникова? Наша медсестра? Да быть не может! Паспорт пожалуйте. А ты спи, девочка, крепко спи…

Дежурный врач, на которого повесили Женю Оскомину, проснулся только на рассвете. Кряхтя, старик Погорельцев спустил ноги с кушетки, не торопясь, сунул их в башмаки, встал, снял с вешалки белый халат. Он знал, что на Лику Садовникову можно положиться. Медсестра по призванию. Трудоголик. Фанат своего нехитрого ремесла. Если надо, всю ночь от пациента не отойдет. А он уже старенький, ему отдыхать надо. Тут вздремнул, там перевел дух, глядишь, и силенки появились.

Когда, прихрамывая, он вошел в палату к Жене Оскоминой, то сразу натолкнулся на их «синий чулок». Оглядывая со спины медсестру, старик Погорельцев усмехнулся: даже несмотря на ее хламиду и надетый сверху халат, можно было угадать под всеми этими капустными листами роскошный круп и отменные ноги. Интересно, почему так быстро и с таким постным лицом слинял от нее Бережной? Что они не поделили?

Лика обернулась:

– Она пришла в себя среди ночи, стала рваться, кричать. Если бы не ремни – убила бы меня, честное слово! Или с собой что-нибудь сделала. Даже кукла не помогла. Правда, она и ей хотела голову оторвать. Мне кажется, она совсем потеряла связь с реальностью.

– А успокоительное помогло?

– Еще как помогло. Только еле исхитрилась, чтобы уколоть.

– Чего меня не разбудила?

– Пока бы я вас будила, она бы тут в корчах извелась. Жалко ее стало. Ребенок совсем.

– Вид у нее неважный.

– Есть такое, – вздохнув, согласилась медсестра.

Погорельцев мрачно покачал головой:

– Совсем неважный, Лика.

Женя спала, но сон ее был тяжким. То и дело по истощенному лицу девочки пробегали мучительные судороги, кисти рук добела