Читать книгу - "DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина"

– Поехали! – крикнула Тася и захлопала в ладоши.

Хлопки почему-то были не звонкими, а вязкими и глухими, будто в комнате изменилась акустика.

Мы запустили «Рыба кричит от боли» и – одновременно – аудиокассету.

И все стало иначе.

Фильм больше не ощущался дубовым. Идеально подобранная музыка управляла кадром, картинка размякла, словно пластилин под жарким солнцем, диегетический звук вдохнул в экранный мир жизнь. А потом герои заговорили – и я услышал, что все реплики записал один человек. И говорил он очень странно.

В оригинальной дорожке мать горячечно просила извивающегося от боли сына быть потише. Теперь она сама визжала на множество голосов, выкашливая из глотки ошметки звериного рыка. Сын отвечал обезьяньим смехом и криками умирающего осла. Редко из воя просачивались слова, и звучали они, как гитарный перебор по голосовым связкам сумасшедшего.

С каждой минутой просмотра мне становилось хуже. И я уже хотел встать, нажать на паузу, просить воды, но вдруг заметил, что сидящие по бокам от меня друзья странно изменились. И сама большая комната Рустика тоже исказилась: опустился потолок, съехались стены, потемнело, воцарился тяжелый смрад. Мы теперь были как будто не на высоком этаже новостройки, а под землей, в могиле.

Магнитофон светил красными глазами, исторгал вопли и рычание. Поскрипывала, качаясь, дверка исполинского шкафа, забитого видеокассетами.

С бешено стучащим сердцем я шагнул к столу, заваленному тарелками с гниющими остатками еды, и заглянул в монитор старого компьютера. Увидел пост канала «Клуба перестроечной чернухи» – под ним сотни комментариев, восторженных, гневных, подбадривающих, со смайликами, сердечками, стикерами. И все их оставил человек, подписавшийся «Д. Рябцев».

На столе лежал пожелтевший выпуск «Новостей видео» за девяностый год. В него шариковой ручкой было вписано: «Чернее фильма вы в жизни не встречали…»

– Да что происходит?! – в ужасе заорал я, но крик растворился в визге и рычании магнитофона.

Преодолевая отвращение, я схватил покрытую разводами мышку, нашел одно видеоэссе, другое, третье. Нарезку кадров комментировали двое… Нет, один и тот же человек, меняющий свой голос с искаженного женского контральто на мужской бас.

Я заорал, перекрикивая магнитофон. И согнутыми пальцами страшно полоснул себя по щекам, загадав проснуться. Под ногти набилось, лицо намокло. Я бросился к висящему в углу пыльному зеркалу, взглянул и увидел…

…Увидел старика.

Я почему-то его знал – это был режиссер Денис Рябцев. В восемьдесят девятом он снимал кино про свое жуткое детство, но деньги кончились, звук остался черновым, фильм не вышел. Тогда Денис Рябцев перебрался в подвал дома в немыслимой глуши, чтобы пересобрать звуковую дорожку.

Я отступал от зеркала, а старик, казалось, шел мне навстречу. А потом я споткнулся – подумал, что о скрученный ковер. Но это был не ковер, а два связанных друг с другом мумифицированных тела.

Рядом лежали еще два.

И еще два.

И еще.

Всегда парами.

Я завизжал, упал и пополз к выходу. Блуждающим взглядом напоролся на кресла. В одном сидела остриженная наголо девочка, из ее тусклых глаз подтекало, отвислая нижняя челюсть съехала в сторону, на вывернутых стопах зеленели протертые на пятках носки. Девочку словно собрали из грязного гипса – настолько застывшим и бледным было ее мертвое тело.

Во втором кресле сидела еще одна девочка – с синими волосами и страшно прямой, как палка, спиной. Лицо девочки распухло, губы вздулись и покрылись черным.

– Что происходит?! – закричал я. – Кто вы все?!

– Ты такой ненормальный, – едва шевеля черными губами, прошептала девочка. – Воображаешь себя молодым. Называешь нас Тасей и Рустиком, смотришь фильмы, говоришь с нами – и сам же за нас отвечаешь. Посмотри на Юльку, ей очень плохо. Она, может, совсем умерла. Дай, пожалуйста, водички.

Я поднялся и стал пятиться.

– Ты видео делаешь – и опять на разные голоса. Оставляешь комментарии и читаешь их вслух. Вынимаешь из шкафа кассету и сам ее себе протягиваешь…

В моей голове будто заработал миксер: тысячи дней и событий крутились в памяти и взбивались в пену. А потом я наткнулся спиной на кого-то жесткого и холодного. Обернулся – и понял, что стою лицом к лицу с безумным зеркальным стариком. Он вздохнул, на стекле проступила влажная клякса, и я уловил запахи нечищеных зубов и просроченной кинопленки «Свема».

«Этого всего не может быть, я в сцене из чернушного перестроечного кино», – подумал я.

А потом старик закричал по-ослиному и ударил меня в лицо зеркальной головой.

– Денис, нормально? – спросила Тася.

– Братух, – Рустик смотрел мне в глаза, на его лысине блестели капельки пота, – ты отрубился во время фильма.

Я потрогал лицо, ссадины кровоточили.

– Все хорошо, – улыбнулась Тася. – Вчера ты, наверное, выпил плохие таблетки, и вот.

Она поцеловала меня в щеку распухшими губами. И ее синие волосы пощекотали мне шею.

Ее синие волосы.

Меня придавило правдой. Я будто застрял в отвердевшем кошмаре, затрясся от накатывающего ужаса и вдруг четко понял, что должен сию секунду все изменить.

Я шагал, радовался своей потрясающей задумке и млел под летним солнышком. Увидел на заборе ориентировку на исчезнувших супругов – кучерявого усача и чуть-чуть пластиковой длинноволосой блондинки – и искренне пожелал им поскорее найтись.

Я дошел и сразу поделился с друзьями грандиозной идеей организовать киноклуб, чтобы смотреть, писать, анализировать. Рустик заулыбался в пышные усы, пустил ладони в буйные кудри и с завистью ответил: «Да как я сам-то не придумал!» Тася восторженно кивала, и ее бесконечные платиновые волосы разлетались, как полотнища кинотеатральных кулис.

Потом мы развалились в креслах и принялись смотреть кино.

И это была лютая перестроечная чернуха.

Черт № 13

Максим Ишаев

Сувенир из Кондратьевки

– Чуть выше подними.

– Так нормально?

– Выше. Еще немного. Все, держи. Ра-аз, два-а, три-и. Теперь медленно убирай. На-айс. Готово.

– Дай гляну.

Костя передал Лизе смартфон, а сам затянулся айкосом и выдохнул под потолок облако приторно-сладкого пара.

На только что отснятом видео она держала в руке старый снимок, сделанный на полароид.

Бордовый диван стоит вдоль стены, упираясь краем в угол комнаты. На диване сидят двое – мужчина и женщина: он в черной дубленке и ушанке, она с рыжими распущенными волосами и в шубе. Позади пары поверх желто-зеленых в полоску обоев висят монохромная фотография в рамке и календарь за 2002 год с изображением мультяшного пони; картина с рыжим котом и красными яблоками, иконка в углу и нелепые настенные часы в форме наручных; белое полотенце с вышитыми на