Читать книгу - "Псоглавцы - Алексей Маврин"

Это же школа, думал он, оглядывая замусоренные кабинеты с косой мебелью, мусором на полу, пыльными окнами, паутинными углами. Это не кровавый застенок, не угрюмый склеп, не готический замок. Бревенчатая, одноэтажная, заброшенная школа в вымирающей деревне. Хотя, возможно, ужас поселился здесь именно потому, что это была школа. Построенная для детей, созданная для добра, школа оказалась не нужна, выброшена из жизни. Деревня отреклась от добра, предала школу, и чем тогда школа ответит деревне?

Кроссовки хрустели сором, половицы вздыхали, под штукатуркой что-то едва слышно шуршало, осыпаясь. В одном из классов парты стояли рядами, как во время учёбы, и у Кирилла шевельнулись волосы: он понял, что за партами на каком-то невыносимо тоскливом уроке сидят невидимые ученики, они повернули головы на стон открывающейся двери и молча смотрели на Кирилла. Кирилл захлопнул дверь. Чему учили в том потустороннем мире?

В коридоре Кирилл прислонился спиной к стене. В одной руке у него был фонарь, в другой — пистолет. Запястьями Кирилл принялся тереть глаза, чтобы снять морок. Сколько можно сочинять для себя страхи? Нет ничего, все призраки — только в его сознании, это в нём мёртвые ученики и собаки сатаны, а здесь — никого. В конце концов, сегодня лишь вторая ночь, а дьявольские силы разрывают на третью… Третью ночь в деревне Калитино он, Кирилл, проведёт в церкви, как герой гоголевского «Вия»… Если, конечно, согласится.

А что в «Вие» было на вторую ночь? Как гам героя-то звали?.. Он увидел слезу, побежавшую из-под ресниц умершей панночки, и слеза превратилась в кровь… Он очертил вокруг себя мелом круг, а панночка села в гробу, потом встала, потом ходила по храму, слепо нашаривая врага руками, потом летала в гробу под потолком… В ту ночь герой «Вия» поседел… Кириллу захотелось выдрать у себя клок волос и проверить, не седой ли он сам… А когда пропели петухи, панночка опять легла в гроб.

Кирилл читал «Вия» очень давно, однако запомнил, что больше всего, до муки, его напугало, когда у Гоголя панночка, ведьма, мёртвая девушка, перед рассветом была названа «трупом». Женский род переменился на мужской, словно у могильной нечисти была особая природа, не сопрягающаяся с человеческой, и, умирая, человек менял не жизнь на смерть, а природу на природу.

Менять природу на природу — быть оборотнем. Почему оборотни — непременно из волков, — а собаки биологически те же волки, — почему не страшно превращение человека в медведя, в крокодила, в тигра?.. Потому что нет домашних крокодилов и домашних медведей? Потому что оборотни появились, только когда человек приручил волка и создал собаку — живую мину со спящей генетической программой людоеда?.. Кирилл вспомнил «Псов-воинов», культовый ужастик Мила Маршалла. Что там бормотал солдат, к которому рвался оборотень? «П-п-плохая собака!..»

В угловом кабинете царила тьма кромешная, потому что здесь выбитые окна были заколочены досками. Кирилл так и не дождался, чтобы глаза привыкли и прозрели. В чёрной комнате мог прятаться чёрный пёс. «Ты из дикого леса, дикая тварь?..»

Кирилл включил фонарь и тотчас пожалел об этом. Дымный сумрак ночных помещений был слегка проницаем для взгляда, но и призрачные собаки, что могли обитать в этом сумраке, тоже были неосязаемыми привидениями. Теперь широкий и яркий луч света сделал всё материальным. Здесь, в луче, нежити нет, есть лишь старая рухлядь, ободранные стены, доски, хлам. Но вокруг луча загустела непроглядная темнота, и в ней уж точно должно что-то прятаться. Тьмы не было, пока не было света, а Кирилл сам сотворил эту тьму.

Кирилл обыскал лучом все закутки. Бесполезно. Перемещается луч, и перемещаются тени, они то вырастают, будто собака осторожно высовывает острую морду, чтобы посмотреть, то поджимаются. В малобюджетных ужастиках трансформацию человека в оборотня часто показывают через изменение тени…

Почему сейчас Кирилл боится собак? Ведь человек превращается даже не в собаку, а в оборотня, в псоглавца… И куда страшнее превращение собаки в человека. В оборотне человек — исходная форма, и хоть что-то человеческое в оборотне всё равно остаётся: навыки, привычки, понимание речи… А бешеная собака-людоед, ставшая человеком, и в человечьем облике будет бешеной собакой-людоедом. Кирилл стоял в конце коридора и напрострел освещал коридор фонарём, держа пистолет в вытянутой руке.

Если появится собака, резиновая пуля её свалит. И что дальше?.. Кирилл оскалился от усилия, заставляя воображение остановиться. Не получилось… Вот сбитая пулей собака кувыркается в мусоре, вертится и визжит, и визг переходит в рык, собака растёт в размерах, раздвигая мусор своим телом, раздуваются лоб и скулы, клочьями облезает шерсть, плечи ломаются, грудь разворачивается, передние лапы превращаются в волосатые руки, вытягиваются тёмные пальцы с когтями, и новорождённое чудовище ворочается, перекатывается на брюхо, поднимается, цепляясь за стену…

В правую стену коридора были встроены печи-голландки — белёные кирпичные трубы от пола до потолка. Печки топились из коридора, чтобы, видимо, истопник не отвлекал учеников во время урока. Устья печек находились на высоте колена. Кирилл увидел, как у ближайшей голландки медленно приоткрылась чугунная дверка. Затем у двух других голландок тоже синхронно приоткрылись дверки.

Кирилл был готов заорать и выстрелить, пистолет плясал в его вытянутой руке, но Кирилл не выстрелил. И не заорал, чтобы Гугер и Валерий не узнали о его ужасе. Если он ещё стеснялся показать свой испуг, значит, не погрузился на дно безоглядного страха… Худо-бедно он ещё сохранял контроль за словами и действиями. Ведь это мог быть просто порыв ветра над крышей школы, когда сквозняк раскрывает дверки пустых печей…

Кирилл двинулся по коридору, добрался до первой печи и захлопнул дверку, повернул чугунный запорчик. Ничего. Кирилл пошёл дальше и закрыл вторую печку, потом третью. Всего-то…

Впереди была прихожая — и выход на крыльцо. Выйти на улицу? Но выходить Кирилл не хотел. Это здание — как сундук с кошмарами. Здесь, в замкнутом объёме, он ещё может справиться с собой и со своим ужасом. А если ужас продолжится и снаружи? Значит, спасения нет. Только ложись и помирай.

Надо всё закрыть, закупорить здание. Тогда своему внутреннему страху некуда будет деться, а наружный страх в школу не проберётся. В закупоренном здании Кирилл выследит свой внутренний страх, как прячущуюся собаку, и убьёт его, а внешний страх останется на улице.

В этой школе выбитые окна все заколочены, через окно в школу не пролезть. Через крышу?.. Кирилл вспомнил, что видел люк на чердак. Он бросился к той каморке, где видел люк. Оказалось, что бежать легко. Когда он стоял, то не мог сдвинуться, а как побежал, так и стало легко. Крышка люка в потолке каморки и без Кирилла была заперта на висячий замок.

Теперь подвал… Надо найти спуск в подпол. Где он может быть? Кирилл метался из помещения в помещение, освещая половицы. Это? Нет, щель… И это щель… Вот он, люк, в какой-то кладовке!

Люк в полу был плотно закрыт, но без замка. Кирилл покрутился, соображая, и решил придавить крышку люка партой. Парта нашлась в соседнем кабинете. Кирилл с шумом поволок её в коридор, поднимая тучу пыли, всунул боком в кладовку и вколотил так, что потом и сам бы не вытащил. Забравшись на столешницу, он ещё попрыгал, вбивая парту между стенами на распор, и вроде успокоился.