Читать книгу - "DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина"

разбит, дети в одних трусиках лежали с простреленными головами вдоль берега Березинки, а раненая пионервожатая тонула, пытаясь добраться до ставки Красной армии с разведданными. Натурные съемки проходили в промозглом марте. Спортивная Котик переплывала Березинку дважды – первый дубль испортил рыбак, влезший в кадр. Галина, выйдя на берег, дрожала от холода, а белая блуза крепко обтянула стройную талию и остро торчащие рябиновые соски. Тогда Горбаш и понял, что пропал.

Замуж он Галину позвал уже через пару месяцев – когда ее стошнило на съемочной площадке от запаха разогретой пленки. А вот со свадьбой пришлось повременить до окончания съемок, так что платье невесте шили посвободнее, чтобы не сильно выделялся заметный животик, в котором начинала пинаться маленькая Надя. Фадеев явился на празднование с опозданием, поцеловал Галю – чуть более страстно, чем диктовали приличия, – потом отозвал Горбаша в сторону и торжественно открыл чемодан:

– Держи, молодожен! Пользуйся!

– Лева, ты что, это же очень…

Насколько это дорого, Горбаш и сам не знал. Новехонькая Bolex 16 приглашающе поблескивала линзами.

– Не примешь – обижусь! Да ты возьми, сам посмотри!

Горбаш взял камеру осторожно, как новорожденного.

– Швейцария! Ручная сборка!

– А какая легкая!

– Автоматическая зарядка, три сменных объектива… Лучше нее на рынке нет.

– Лева, я не знаю, как тебя…

– Иди сюда!

И Фадеев обнял Горбаша так, что у того едва ребра не треснули; прорычал смущенно:

– Ты ж мне как сын, Олежка…

Теперь эта камера, разбитая вдребезги, покоилась в обувной коробке на антресолях. Поверх лежала катушка с последними отснятыми на нее кадрами.

2019

Серов довольно откинулся на кресле, хватая ртом воздух.

– Блин, и где ты так научилась?!

Лена Мандрагора улыбнулась, демонстрируя украшенные жидким жемчугом виниры, сглотнула. Налила воды из кулера и прополоскала рот.

– Ты думал, в «этих наших тик-токах» только дебильные танцы для малолеток?

– Ну…

Дверь открылась. Девчонка-помреж – Серов не помнил ее имени – без стука заскочила в гримерку, ойкнула, вынырнула наружу и оттуда позвала:

– Михаил Дмитриевич, все в сборе…

Декорации уже были готовы: лестница главного холла, «щучьи хвосты» в кадках, темные окна, создающие ощущение позднего зимнего вечера, громоздкие столы с печатными машинками, желтый искусственный свет. Над головами участников съемочной группы грузно свисал закрепленный на тросах трехметровый сом с распахнутой пастью. Серов поднял голову, поморщился – оживший страх из детства пялился в ответ стеклянным глазом. Поймав декоратора, спросил:

– Не накернется?

Тот пожал плечами:

– Не должно.

Позвала помреж. Все скучковались вокруг основной камеры для фото. Из команды Серов почти никого не знал: их предоставил Куньин, отрекомендовав как «людей, которые умеют дешево и сердито». Немногими, с кем Серов договаривался лично, были Надежда Горбаш – экстравагантная дама с тонкими птичьими пальцами, отсутствующим взглядом и неизменной шляпой – и Лена Мандрагора – знакомая тик-ток модель («ссыль на мой онлифанс в описании, кликаем, зайчики!») с нереализованными актерскими амбициями, чем Серов и воспользовался, заманив ее в «ЖУРЩ». Домосед Вовчик, занявший место сценариста, предпочел работать на удаленке, присылая на почту переработанный сценарий по кускам с обязательными вставками продакт-плейсмента из присланного Куньиным списка.

Помреж бегала с маркером и тарелкой, чтобы все расписались. Написал свое имя Рыбак, выбранный из массовки за схожесть с Никулиным. Скрипел маркером по керамике «манекен» – статист из студии 3D-моделирования, на которого потом будут «надевать» цифрового Лефанова. Наконец, помреж вручила исписанную тарелку Серову. Достала смартфон, присела, чтобы все поместились в кадр, и скомандовала:

– Мотор!

Серов прокашлялся и принялся бравурно излагать, пародируя партийного функционера:

– Что ж, товарищи, дело нам предстоит важное, нужное и непростое. Воскрешать советскую классику – это не пятки чесать! Надеюсь, каждый отдаст всего себя этому делу и отдастся…

На этом слове Лена прыснула, и он сбился. Не глядя, махнул тарелкой в сторону камеры. Зашипел, тряся рукой, – ему как-то удалось удариться самому, не повредив тарелку. Та звякнула об пол, но не разбилась.

– Плохая примета, – осторожно заметил Леша, актеришка с вялым портфолио, взятый на роль Тишина за хрестоматийный вид «юноши бледного со взглядом горящим».

Серов пожал плечами и наступил на тарелку. Та треснула по центру надвое. Пришлось бить на более мелкие осколки, чтобы хватило всем.

Он отошел к столу с «кинокормом», вгрызся в ядовито-зеленое яблоко, но вкуса не почувствовал. Поняв, что набрал полный рот воска, выплюнул. Принялся проверять остальную еду и застонал от досады: все, от зефира до маленьких бутылочек шампанского, оказалось поддельным.

– Помреж, твою мать! Кто вместо еды притащил бутафорию?!

Помреж неслась к нему, зажимая ухом трубку. Серов вздохнул: намечались непростые съемки.

1976

Горбаш грыз очередную таблетку промедола – насухую, не было сил дойти за графином. Когда боль становилась невыносимой, изолированная кабинка звукорежиссера позволяла проораться. Согнувшись в три погибели, Горбаш скулил и баюкал страшную резь, угнездившуюся в промежности. Когда врачи сообщили, что рак простаты достиг терминальной стадии и пустил метастазы в позвоночник, он в глубине души вздохнул с облегчением. Не нужно больше корчиться, когда в уретру вставляют катетер; не нужно унижаться, добывая постыдный «секрет»; не нужно бегать по клиникам, умоляя совершить чудо. Оставалось единственное важное дело. С каждой сценой дублей становилось все меньше, а требования к актерам – все ниже. Горбаш махал рукой на мелкие недочеты; даже не стал заменять растения на площадке, когда те увяли из-за нерадивого помрежа. Декорации больше не перестраивали, а переставляли местами, наплевав на архитектурную достоверность.

В динамике раздалось шуршание – кто-то не выключил микрофон на площадке. Горбаш узнал голос оператора:

– Где Иудушка?

– Бес его знает. Может, в столовой. Хотя он и не жрет почти…

Второй голос принадлежал осветителю:

– Видал, как его высушило?

– Есть в мире справедливость. Хотя, по мне, за Льва Егорыча ему еще мало досталось.

– Кровожаден ты, Сева…

– Не кровожаден. Я с Фадеевым семь лет оттрубил. И никогда за ним ничего такого не водилось. А тут раз – прямо с площадки под арест, два – шпион, враг народа! И этому шпендрику кресло режиссера сразу под жопу – три. Случайность? Сомневаюсь. Да и кто валюту на видном месте…

Горбаш заскрежетал зубами – то ли от боли, пронзившей позвоночник, то ли от несправедливости, что выворачивала все его существо. Он надеялся не дожить до премьеры – никто не хочет смотреть на свои испражнения, а «ЖУРЩ» был именно этим: нечистотами души, высранной, выстраданной исповедью, после которой если его и не простят, то хотя бы узнают правду. Узнают, почему он не мог поступить иначе.

2019

– Тишин, ты зачем подал на формирование комиссии по