Читать книгу - "DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина"

– Слышь… – Второй угрожающе двинулся на Чернова. – У нас тут очередь. Ты после меня, усек?

– А я сейчас этого хочу! – Блондинка взяла Чернова за руку и капризно скривилась.

– Уговор! – Старший недвусмысленно махнул железным прутом. – Порядок должен быть, ясно?

– Ладно. – Женщина отпустила Чернова и протянула руку второму. – Пошли сейчас тогда. Пока настроение не пропало.

А вот у Чернова настроение пропало. И аппетит тоже куда-то делся. У туши от нагрева со свистом лопнул глаз и стек на угли. С очередным поворотом вертела показалась культя без пальцев и с закопченным циферблатом часов на запястье.

Запах жареного уже не казался таким приятным. Чернов с тоской подумал о спрятанных в машине крекерах и кареглазой Зайке. Надо ей еще раз позвонить, решил он. Помириться.

– Я вернусь, – сказал он старшему, хотя возвращаться не собирался.

Блондинка со вторым уже скрылись в высоких стеблях овса и, судя по хрусту стеблей и синхронному мычанию, обошлись без прелюдий.

Чернов вернулся на трассу. Потоптался вокруг водовоза – надо бы воды набрать, а не во что. Может, раз в бардачке нашелся нож, найдется и пустая бутылка? Или не пустая. Люди часто берут с собой в дорогу воду. Надо поискать. Он бодро зашагал в направлении своей машины, размахивая ключами. А если все-таки попробовать свалить отсюда? Тачка, конечно, не вездеход. Скорее всего, застрянет в канаве, как другие. Врастет, как тот зеленый седан. Или проскочит? Если разогнаться как следует? Или плюнуть и пойти пешком? Зайка-то хоть и обижается, но ждет.

Машину он нашел не сразу, пришлось определять с помощью брелока. Солнце уже нагрело салон, внутри плохо пахло. Чернов наскоро съел все крекеры. Потом полез на крышу, ловить связь – в прошлый раз сработало, вдруг и тут поймается. Индикатор показал аж три с половиной палки.

– Везучий я! – сказал себе довольно Чернов и набрал жену.

В этот раз она взяла трубку сразу.

– Зайка! Ждешь меня, знаю. Я скоро вернусь.

На том конце раздался всхлип.

– Ну, не плачь. Обещаю, теперь все будет по-другому. Все будет хорошо.

– Что ты с ним сделал, псих?! – Жена зарыдала. – Где он?!

– Кто, зайка? Это я, твой муж, Чернов Евгений Олегович.

– Что ты с ним сделал? – Голос в трубке перешел на визг. – Скажи, что он жив!

Чернов расстроился. Вроде же правильно запомнил имя, написанное на правах. На всякий случай с риском потерять сеть лег на крышу машины животом и заглянул в салон через стекло. Прикрытое серой больничной пижамой тело лежало на заднем сиденье. Неподвижно, как и раньше.

– Теперь он – это я, – мягко сказал в трубку Чернов. – Ты только не переживай. И не обижайся. Я скоро приеду, обещаю.

Отбой он дал сам. Зайка права, замена получилась неполная. Чтобы полностью стать Черновым, нужно того, другого, отнести в автозак. И все сразу окажется на своих местах. Буквально.

Он вытащил тело из салона. Сначала одел в больничные штаны с рубахой, радуясь, что размер совпал, – джинсы с футболкой мертвого и уже ненастоящего Чернова на нем тоже сидели как влитые. Потом поволок труп к началу пробки.

Есть пока не хотелось – хорошая штука крекеры. Про блондинку он и думать забыл. Идея растолкать чужие машины, разогнаться, перескочить канаву и поехать к Зайке прямо через поле, сминая колосья, нравилась все больше. Как ледокол через замерзшее море. Сравнение настроило на романтический лад, и Чернов даже замурлыкал под нос какую-то песню. Слов не помнил, только мелодию, и что песня про матроса, который долго плавал. Кажется, жена ему из-за этого изменила. Но Зайка же не такая. Она точно дождется. Теперь все будет хорошо. Чернов улыбнулся этой мысли.

Золотое море безмятежно колыхалось по обе стороны трассы.

Черт № 11

Герман Шендеров

ЖУРЩ

Посвящается Герману Петерсону, моему крестному, работавшему в СССР оператором на «Мосфильме». Мне жаль, что сам рассказ ты уже не прочтешь

– …приглушенные цвета кино застойного периода обусловлены использованием пленки «Свема», за счет чего…

Вовчик повел плечом: отстань, мол. Серов не сдавался: свернутый в трубочку тетрадный лист отправился на штурм Вовчикова уха.

– Миха, хорош!

Тот не послушался, и Вовчик уже обернулся было, чтобы прописать другу ответку, но дернул коленом, и парта загрохотала. Лекторша прищурилась:

– Серов!

Миха дурашливо отдал честь:

– Я!

– К пустой голове не прикладывают. Ну-ка, встань и расскажи, с чем связан контраст финальной сцены по отношению к остальному фильму.

Серов наморщил брови. Посмотреть «ЖУРЩ» было домашним заданием по истории и теории игрового кино, но, как и другие нудные задания, это было делегировано Вовчику. В далеком детстве Миша случайно застал «ЖУРЩ» по телевизору, но запомнил только напугавшее его чучело огромного сома, в чью пасть камера делала наезд перед сменой сцен.

– Ну… После нее фильм заканчивается?

– Садись, Серов. Я тебе это на семинаре припомню. Владимир, вам тоже весело? Может, вы ответите?

Раскрасневшийся после битвы за ухо Вовчик встал и монотонно зачитал из конспекта:

– Финал фильма контрастирует с основным содержанием потому, что его доснимал другой режиссер после смерти Олега Горбаша, чтобы «ЖУРЩ» не остался «полочным» из-за мрачного финала. Изначально фильм заканчивался долгим планом того, как Тишин спускается в подвал.

– Еще? – допытывалась лекторша.

Серов же свернул очередное орудие и направил его в самую уязвимую часть Вовчика – «копилку», торчавшую из сползших джинсов товарища.

– Ну-у-у… Цвета яркие, солнце. Съемки вне павильона. В кадре впервые появляются дети. И… Миха, заманал! А еще в сюжете не раскрыто, как арестовали Лефанова и почему у него фингал…

– Садитесь, Володя. И заодно отдавите руку Серову. Но вы упустили главное: роль Зориной исполняет уже не Надежда Горбаш, а дублерша. Дело в том, что Надя тяжело пережила смерть отца и в кино больше не снималась. – Решив, что достаточно накошмарила студентов, лекторша продолжила: – Также для кино эпохи застоя были характерны монотонность и замедленный ритм, а в основе сюжетов лежало в первую очередь именно социалистическое содержание. «ЖУРЩ» же выделялся тем, что тяготел к мотивам кино перестроечного с характерной для оного осторожной критикой советской власти и даже эротическими подтекстами, тем самым знаменуя смерть жанра.

Лекторша продолжала вещать про голландский угол, использование трансфокатора с наездом на лица героев в драматические моменты, а Серов наконец дождался, пока севший на морозе мобильник воскреснет, и, оставив в покое Вовчика, принялся метать виртуальных птиц в виртуальных же свиней. Сосредоточенный на игре, Серов пропускал мимо ушей то, что