Читать книгу - "Манускрипт всевластия - Дебора Харкнесс"

Мэтью уложил меня, укрыл парой стеганых одеял и отошел пошептаться с Маркусом. Пока Мириам бинтовала мне шею, я слушала их разговор.

— Это то, что ей нужно, — доказывал Маркус. — Я знаю, где у нее легкие, и ничего не проткну.

— Она сильная, обойдется без центрального катетера, — отрезал Мэтью. — Займись-ка лучше тем, что осталось от Жюльет.

— Ладно, займусь. — Парадная дверь хлопнула, «рейнджровер» завелся.

Старинные часы в холле отсчитывали минуты, я согревалась, но Мэтью все время дергал меня за руку, не давая забыться.

Наконец Мириам вымолвила волшебное слово: «Стабильна» — теперь ничто не мешало мне уплыть в блаженную темноту. Сара и Эм поцеловали меня и ушли, Мириам отправилась следом. Мы остались с Мэтью вдвоем, и тут мне вспомнилась Жюльет.

— Я совершила убийство.

— У тебя не было выбора, ты защищалась, — безапелляционно заявил он.

— Это не так. Колдовской огонь… — Лук и стрела появились в моих руках, лишь когда в опасности оказался Мэтью.

— Завтра поговорим, — сказал он, целуя меня, но кое-что я должна была сказать ему прямо сейчас.

— Я люблю тебя. — Перед тем, как меня утащила Сату, я не успела произнести этих слов — скажу теперь, пока еще чего-нибудь не стряслось.

— Я тоже тебя люблю. Помнишь наш ужин в Оксфорде? — прошептал он мне в самое ухо. — Тебе хотелось узнать, какова ты на вкус.

Я кивком подтвердила, что помню.

— У тебя медовый вкус. Вкус надежды.

Я хотела улыбнуться и тут же заснула, но это не был целительный сон. Я металась между Ла Пьером и Мэдисоном, между жизнью и смертью. Призрак старухи говорил мне, что на распутье стоять опасно, смерть терпеливо дожидалась, когда я наконец выберу одну из дорог.

В ту ночь я преодолела несчетное количество миль, и всегда за мной кто-то гнался: Герберт, Сату, Жюльет, Питер Нокс. Мэтью всякий раз встречал меня в доме Бишопов — иногда вместе с Сарой, иногда с Маркусом, но чаще один.

Глубокой ночью кто-то стал напевать мелодию, под которую мы тысячу лет назад танцевали у Изабо в Семи Башнях. Пел не Мэтью и не Маркус — они разговаривали — но я слишком устала, чтобы разбираться, откуда исходит музыка.

— Где она выучила эту старую песню? — спросил Маркус.

— Дома. Господи, она даже во сне храбрится. Болдуин прав, я плохой стратег. Надо было это предвидеть.

— Герберт рассчитывал, что ты и думать забыл о Жюльет, ведь это было давно. И знал, что Диана будет с тобой — он сам хвастался этим, когда звонил мне.

— Да. У меня хватало самонадеянности думать, что со мной ей ничего не грозит. Герберту это мое свойство известно.

— Ты пытался ее защитить, но не смог. Да и никто бы не смог. Не ей одной пора перестать храбриться.

Была одна вещь, о которой Маркус не знал, а Мэтью забыл. В памяти всплыли обрывки одного разговора, и я сказала, благо пение прекратилось:

— Я же говорила тебе. — Я искала в темноте Мэтью, но нащупала только мягкую шерсть, пахнущую гвоздикой. — Говорила, что храбрости у меня достанет на нас обоих.

— Диана… Ну-ка посмотри на меня.

Разлепив глаза, я увидела его лицо в нескольких дюймах от своего. Одной рукой он поддерживал мою голову, другой поясницу с выжженным полумесяцем.

— Вот ты где. Мне снилось, что нас разлучили.

— Нет, милая. Мы вместе, мы в твоем доме. Больше тебе не нужно быть храброй — теперь моя очередь.

— Ты не знаешь, по какой дороге идти?

— Я найду путь. Отдыхай, я обо всем позабочусь. — Глаза у него были зеленые-презеленые.

Я снова заснула и бросилась убегать от Жюльет и Герберта. К рассвету мой сон стал крепче, и проснулась я только утром. Я лежала совершенно голая под несколькими толстыми одеялами, как в британской реанимации. Левая рука была перевязана, из правой тянулась трубка, шею чем-то залепили. Мэтью, подтянув к себе колени, сидел на полу, прислоняясь к дивану.

— Мэтью… все хорошо? — Язык точно ватой обложило, пить хотелось ужасно.

— Просто чудесно. — С заметным облегчением он взял меня за руку, поцеловал в ладонь. Ногти Жюльет оставили на запястье красные дужки.

Слыша наши голоса, в комнату потянулись все остальные. Первыми заявились тетушки. Сара думала о чем-то своем, под глазами у нее пролегли тени. Эм, хотя и усталая, тут же кинулась гладить меня по голове и уверять, что все будет чудненько. Маркус, осмотрев меня, сурово констатировал, что я недостаточно отдохнула. Мириам выгнала всех вон, чтобы сменить мне бинты.

— Насколько все было плохо? — спросила я, когда мы остались одни.

— Если ты о Мэтью, то очень. Потерю, даже угрозу потери, де Клермоны переносят неважно. Изабо после смерти Филиппа была еще хуже. Хорошо, что ты выжила — я не за себя одну радуюсь. — На удивление деликатно она помазала мои раны бальзамом.

Представив себе Мэтью, одержимого жаждой мщения, я поскорее зажмурилась.

— Расскажи мне что-нибудь о Жюльет.

Мириам предостерегающе зашипела.

— Это не моя история. Мужа своего спрашивай. — Она отсоединила капельницу и, помогая мне влезть в Сарину фланелевую ночнушку, заметила знаки у меня на спине.

— Шрамы мне не мешают — они напоминают о том, что я боролась и выжила. — Я одернула рубашку, спеша прикрыть спину.

— Ему тоже не мешают. Любовь де Клермонов всегда оставляет метки на теле — Мэтью это отлично знает.

Я застегнула пуговицы дрожащими пальцами, не глядя на Мириам.

— Очень опасно было вот так давать ему свою кровь — он ведь мог не остановиться, — с невольным восхищением сказала она, подавая мне черные леггинсы.

— «Де Клермоны бьются за тех, кого любят», — так сказала мне Изабо.

— Она все поймет, а вот Мэтью… Ему еще предстоит сжиться с этим — с твоей кровью и со всем остальным.

Между нами висело невысказанное имя: «Жюльет».

Мириам снова поставила капельницу, отрегулировала приток.

— Они с Маркусом едут в Канаду. Мэтью долго будет искать, кем ему поживиться, но тут уж ничего не поделаешь.

— А Саре и Эм не опасно оставаться без них?

— Немного времени ты нам выиграла. У Конгрегации и в мыслях нет, что Жюльет провалится. Герберт не менее горд, чем Мэтью, и почти столь же непогрешим. Лишь через несколько дней они сообразят что к чему… — сказала Мириам и осеклась с виноватым видом.

— Дай мне поговорить с Дианой, — попросил Мэтью, стоя в дверях. Вид у него был ужасный: лицо голодное, из одних острых углов, под глазами лиловые круги.

Тяжелые створки дверей защелкнулись за Мириам. Я воочию видела, как голод борется в Мэтью с инстинктом защитника.