Читать книгу - "Лисьи броды - Анна Старобинец"

Маньчжурия. Харбин. Сентябрь 1945 г.

Умирая, вы о нас забы-ы-ы-ли-и-и… Перед смертью попрощаться не могли-и-и…

Из-за двери аристовского номера доносился голос Вертинского – ненавистный, комариный, жеманный, путающийся в патефонном треске, как в паутине.

Го-осподи, хотя бы позвони-и-или!.. Просто к телефо-ону подошли-и-и…

«В последний раз», – подумал Силовьев. Он слышит этот голос в последний раз. Еще немного, и он с наслаждением сломает эту пластинку – после того, как сломает ее владельца.

А потом он возьмет и Кронина. Сам возьмет, лично. И – в Москву. В Москву, в Москву, а там – повышение, личный кабинет на Лубянке. Он возьмет, пожалуй, тот, что занимал Аристов: и привык уже, и вид на город хороший. Лейтенантика этого, Базанова, с собой в Москву заберет – чтобы был при нем сразу преданный, благодарный, порядочный человек.

Мы придем на ва-а-шу панихи-и-иду…

Шестеро «волкодавов» с ППШ на изготовку заняли позиции в коридоре. Силовьев сделал им знак. Двое резко выбили дверь, и все шестеро тут же влетели в номер. Майор вздохнул с облегчением. Больше всего его беспокоило, как бы полковник не заметил подтертые на полу руны, – но ни один из группы не оступился на пороге. Силовьев кивнул лейтенанту Базанову, и они шагнули за «волкодавами» следом.

И, поко-о-орно проглотив оби-и-иду, мы с соба-а-акой затаи-и-им печа-а-аль…

Полковник Аристов, в распахнутом банном халате, сидел в дубовом кресле, по обыкновению своему закинув ноги на конторский стол, и рассматривал старинную карту. Ворвавшиеся в номер и окружившие его «волкодавы» большого впечатления на полковника, судя по всему, не произвели.

– Полковник Аристов, вы арестованы! – срывающимся от возбуждения голосом произнес Силовьев. Он ждал этого момента так долго.

Лицо полковника оставалось непроницаемым – он по-прежнему сидел, уставившись в карту. Лейтенант Базанов растерянно переступил с ноги на ногу. Силовьев почувствовал, как возбуждение сменяется бешенством. Нет, он никому не позволит испортить такой момент.

– Взять, – коротко скомандовал майор «волкодавам».

Они рванули к креслу – но тут же дружно рухнули на колени, побросали оружие и раззявили кривящиеся рты, как будто на всех шестерых вдруг напала мучительная зевота.

Лейтенант Базанов удержался на ногах, но лицо его тоже перекосилось, а нижняя челюсть отвисла и мелко подрагивала в непродуктивном, сухом рвотном спазме; ниточка слюны стекала за воротник гимнастерки.

А потом они стали петь. Заунывным, гундосым хором подпевали Вертинскому. Все, кроме Силовьева.

– Вы не бо-о-ойтесь, пес не бу-у-удет пла-акать…

– Хитрая ты вражина, Глеб Арнольдович, – Силовьев навел пистолет на полковника. – Только меня твои штучки теперь не берут. Потому что вот!

– …А тихо-о-о-нечко оше-эйником звеня…

Продолжая целиться в Аристова, майор поднял левую руку. На запястье его болтался браслет-оберег.

…Так бывает. Ты трудишься над оберегом без малого год. Собираешь воедино все то, что однажды сделает тебя неуязвимым. На браслете твоем – оборонные знаки, выжженные на маленьких круглых дощечках, и «куриные боги», исписанные иероглифами и рунами, и верхние клыки течной волчицы, и когти ранненого в живот тигра, и перья белой голубки, заклеванной сизыми голубями. На браслете твоем – перевязанный сизой нитью белоснежный клочок волос могущественного хозяина.

А он даже не смотрит. Твой хозяин не смотрит ни на тебя, ни на твой браслет. А они все поют. Про какого-то пса, который не будет плакать, идя за гробом.

И ты кричишь, потрясая в воздухе рукой с оберегом:

– Думал, я необучаем, да, Глеб Арнольдыч? А вот кое-чему я все же у тебя научился!

И тогда, и только тогда ты вдруг понимаешь: перед тобой не хозяин. Между полами распахнутого халата – чужая кожа. И на ней нет шрама в форме иероглифа «ван». Зато есть купола церквей, черепа и ангелы…

Так бывает. Человек перед тобой расплывается – и снова складывается в кого-то другого. И ты видишь, что в дубовом кресле сидит вор по имени Пика. И ты слышишь сзади сухой хлопок и голос хозяина:

– Ничему ты не научился, Силовьев. Так дураком и помрешь.

Тебе больно, тебе так больно от этих слов, что во рту ты ощущаешь железный привкус.

Он пойдет за вашим гро-о-обом в слякоть…

Так бывает. Ты роняешь пистолет и падаешь на колени, и ты смотришь на расползающееся по животу алое пятно, и не понимаешь, как слова могли ранить тебя до крови. И тогда из-за твоей спины выходит хозяин. У него в руке «браунинг». Он отбрасывает использованный глушитель. И, захлебываясь кровью, ты поешь вместе с остальными:

– Не за мной, а впереди-и-и-и…

Не за мной, а впереди-и-и… Не за мной, а впереди-и-и…

– А ведь я до последнего в тебя верил, Силовьев. Что проявятся хотя бы зачатки вдохновения и фантазии. Ведь предать меня тоже можно изобретательно, с огоньком. Ну хоть немного импровизации!.. Нет, ты тупо пришел меня брать по приказу Москвы. Не дождался даже, пока я разыщу Кронина, не говоря уже про даоса и воинов… Это что у тебя за цацка? – брезгливо сощурившись, полковник пригляделся к браслету.