Читать книгу - "Мастерство и Преданность - Malki"

Однажды, вернувшись с охоты, он принёс домой старый охотничий нож с потрескавшейся рукоятью. Лезвие было тусклым, а деревянная рукоять покрыта глубокими трещинами, словно морщинами на лице старого человека.

— Этому ножу уже лет двадцать, — сказал он, разглядывая его под светом лампы. В его голосе звучала не просто усталость, но и что-то вроде гордости. — Он был моим первым. И он ещё послужит, если приложить немного труда.

Он сел за стол, разложив перед собой инструменты: небольшое точило, полоску кожи, кусок дерева. Я помню, как он работал с ними, будто они были частью его самого. Его движения были медленными, сосредоточенными, как будто он выполнял ритуал, в котором не было места спешке.

— Почему ты просто не возьмёшь новый? — спросил я, наблюдая за ним.

Он остановился на мгновение и посмотрел на меня так, как умел только он — спокойно, но с лёгким укором. Его глаза всегда казались внимательными, даже если он ничего не говорил.

— Новый всегда проще, — ответил он, продолжая точить лезвие, — но в этом нет души. Нож, который ты сам починил, становится частью тебя.

Я молча смотрел, как он шлифует металл. Лезвие блестело в свете лампы, а его пальцы уверенно обрабатывали трещины на рукояти, пока они не исчезали. Руки отца, грубые, покрытые мозолями, двигались так, будто каждая мелочь имела значение.

— Видишь эти трещины? — продолжил он, показывая на деревянную рукоять. — Это не просто износ. Это следы времени, ошибок, побед. Каждый раз, когда ты что-то чинишь, ты вкладываешь туда часть своей души.

— А если не получится? — вырвалось у меня.

Отец улыбнулся краем губ, не отрываясь от работы.

— Тогда делаешь снова, пока не получится.

Его голос звучал просто, но в нём была уверенность, которая осталась со мной на всю жизнь.

Когда он закончил, нож выглядел почти новым. Но он всё ещё был старым, полным истории, которую мог понять только отец. Он протянул мне нож, и я взял его с осторожностью, будто это был не инструмент, а нечто большее.

— Запомни, сын, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, — мастерство — это не в том, чтобы сделать что-то быстро. Это в том, чтобы сделать так, как нужно.

Эти слова остались со мной. Каждый раз, когда я берусь за иглу, когда сшиваю ткань, я слышу его голос. Я вспоминаю, как его сильные руки превращали старый инструмент в нечто ценное.

Мои пальцы неосознанно коснулись платка на шее. Мягкая ткань, испещрённая алыми пятнами, впитавшими мои усилия и ошибки, всегда напоминала мне о моём пути. Этот платок был не просто частью одежды — он был даром моего покровителя, лорда, и с первых дней моей службы впитал каждую каплю моей крови.

Я часто думал о том, как он появился у меня. Лорд, с его волчьим взглядом, передал его мне, когда я только начал шить для него. «Твоя работа — твоё отражение», — сказал он тогда. Слова были простыми, но в них чувствовалась тяжесть, которую я только теперь полностью осознал.

Я провёл пальцами по ткани, чувствуя, как её гладкая поверхность словно оживает под прикосновением. Воспоминания начали окутывать меня, словно тени прошлого, мягкие и неумолимые. Они возвращали меня туда, где всё началось — в те дни, когда я был всего лишь мальчишкой, мечтавшим лишь выжить.

Знакомство с портным V

ПоследнийБой Отца

Мы покинули деревню ранним утром, когда солнце только начинало подниматься над болотами, освещая серое, вязкое небо. Воздух был влажным, холодным, и каждый наш шаг по промёрзшей земле казался оглушительно громким. Мы старались идти как можно тише, будто сама Креннах-Криадх могла услышать нас, даже не находясь поблизости.

Мать бережно несла узелок с едой, завёрнутый в выцветшую ткань. Её руки дрожали, не от холода, а от напряжения. Внутри узелка была лишь горсть сушёной рыбы и несколько кусочков твёрдого хлеба — всё, что мы могли позволить себе взять. Отец шёл впереди, сжимая в руках старый лук, натёртый до блеска, как будто это был единственный способ сохранить в нём жизнь. На поясе у него висел нож, затупившийся от многократного использования, но всё ещё надёжный.

Я шёл позади, нёс старую корзину, из которой торчали углы наших вещей. В ней было всё, что осталось от прежней жизни: серое одеяло, которое согревало нас долгими зимами, закопчённый горшок, пара инструментов, и материна реликвия — оберег в виде листа, передававшийся в нашей семье из поколения в поколение. Оберег был сделан из простого дерева, но вырезан с такой любовью, что казался живым.

Мы не говорили. Слова в тот момент казались лишними. Мы знали, что каждое произнесённое слово могло выдать нас, а деревня была слишком мала, чтобы наше бегство осталось незамеченным. Молча, стиснув зубы, мы оставили дом, который был частью нас, и пошли в неизвестность.

Креннах-Криадх была слишком прожорливой. Её аппетит рос с каждым годом, а у нас оставалось всё меньше. Сначала уходила еда, потом люди. Её язык, длинный, липкий, как змеиное тело, вытягивал жизнь из деревни. Мы понимали, что ещё одна зима, ещё один неурожай — и Креннах заберёт нас всех.

Лес вокруг казался мрачным и пустым, но я чувствовал, что за нами наблюдают. Длинные тени деревьев тянулись за нами, как молчаливые свидетели. Листва шуршала от порывов ветра, но звук казался мне чужим, угрожающим.

Отец шёл, держа лук наготове, его спина была прямой, а шаги уверенными. Но я видел, как он время от времени бросал взгляд назад, словно ждал, что из тени появится что-то ужасное. Мать шла рядом со мной, крепко сжимая мой локоть. Её пальцы, сухие и жёсткие, оставляли следы на моей коже, но я не жаловался. Этот жест был её способом напомнить мне: "Я здесь. Всё будет хорошо".

Когда мы пересекали реку, солнце начало заходить. Туман поднялся с воды, обволакивая землю густым покрывалом. Звуки вокруг стали тише, как будто сама природа затаила дыхание.

— Что это? — спросил я, когда услышал шорохи. Сначала они были едва различимы, словно ветер играл с опавшими листьями. Но затем они стали громче, ритмичнее, словно чьи-то шаги.

— Тихо, — ответил отец, подняв руку, чтобы остановить нас. Его взгляд метнулся к краю