Читать книгу - "Псоглавцы - Алексей Маврин"

— На Чайковского. Из которого чифир заваривают.

Гугер хмыкнул, глядя в окно.

Кирилл представил, что по этому большому помещению тянутся ровные ряды станков, люди в робах что-то фрезеруют или точат. Воют моторы, визжит металл, а над работающими тихо и невесомо стоят фигуры святых в длинных одеяниях. И с простенка на зэков, сжав в руке древко копья, смотрит Псоглавец, опустив длинную морду.

На улице уже клубились мглистые сумерки. Меж досок в окнах угасли огненные щели. В храме потемнело. Псоглавец, как настоящий хищник, почти растворился в полумраке, словно замаскировался в засаде, но его выдавали белёсый панцирь и светлый нимб.

Кириллу надоела лагерная ностальгия Сани Омского, коей он вроде как должен был внимать с сочувствием и уважением. Но Лурия поручил ему собирать байки о Псоглавце, а не мемуары старожилов.

— Святые-то не мешали? — Кирилл насмешливо кивнул на стены.

— Я не работал, мне не мешали, — ухмыльнулся Саня.

— А это кто? — Кирилл напрямую указал на Псоглавца.

Дикий, фантастический Псоглавец возвышался над ублюдочным миром российской зоны, словно башня Саурона над Средиземьем. Святой Христофор был совершенно чужд этому миру, но вот Псоглавец казался неотъемлемо и органично встроенным в него.

Валерий за спиной Сани покрутил пальцем у виска. Гугер перевёл взгляд на Кирилла. Оба они оторопели от подобной дерзости, будто Псоглавец был чем-то таким, о чём нельзя говорить бесцеремонно. А Саня вдруг встал и шагнул к Псоглавцу. Он замер у простенка, сутуло опираясь на трость, и закинул голову, рассматривая фреску.

— Его у нас звали Торфяной гапон, — проскрипел Саня. — Сука он.

— Понимаете, это же святой, — с тихим осуждением сказал Валерий.

— Какой, на хер, святой. Псина. Овчарка.

— Написано «святой Христофор», — указал Кирилл.

— Где? — презрительно спросил Саня и сплюнул на кучу мусора.

Похоже, за тридцать с лишним лет он так ни разу и не удосужился прочитать, что начертано под ногами Христофора.

— Так кто он, Сань? — настаивал Кирилл.

Саня закопошился, вытаскивая свою мыльницу, и грязным ногтем стал выколупывать из неё сигарету. Курить свои, когда рядом есть чужие, означало, что Саня забыл все понты и правила авторитетного зэка. Саня поднял трость и стукнул её копытцем в колено Псоглавцу.

— А он не один. Гапонов много. Очко не сыграет, если узнаете?

— Не сыграет, — ответил Кирилл.

— Борзый ты парнишка…

Саня курил, словно торопился на казнь.

— Я сам Торфяного гапона не видел, и слава тебе господи, — Саня перекрестился сигаретой. — Они здесь ещё при Сталине появились, хер знает откуда. Живут в лесу и на торфяных болотах. Люди, а бошки пёсьи. В тридцать седьмом начальник зоны полковник Рытов их как-то приручил, что ли… Да чё как-то, человечиной прикормил… Если кто с зоны оборвётся, Рытов не вохровцев посылал, а этим гадам знать давал. Они же собаки. След берут. И никто от них не уйдёт. Любого догонят и в куски порвут. И многих, говорят, порвали. А вохра потом приносила в мешках головы и руки откушенные, кости кровавые.

Саня замолчал.

— И что? — осторожно спросил Кирилл.

— А что? — разозлился Саня. — Здесь же тогда лесоповал был! Хоть узкоколейку ещё не протянули, всё одно до города сто километров, три дня ходу. Там на железку — и привет, свободен, зэка! С лесоповала бежать сам бог велел. Пуля вохры для зэка как мама, на овчарок ножи были, топоры. Такого никто не боялся. А нечисти этой уссаться, как боялись. Когда гапоны три или четыре рывка растерзали — всё, зэка за баркас ни шагу. У КПП Рытов приказал стол поставить, а на него — банные шайки, в них и лежали головы отгрызенные. До писят третьего, до амнистии, когда усатый помер, никто больше из зоны на отрыв не дёргался. Хера ли, когда такой упырь тебя в лесу стережёт? Лучше целым срок домотать, хоть четвертак, чем с таким страхом бодаться. Рытов, кум лагерный, звезду за звездой привинчивал.

У Кирилла волосы на руках стояли дыбом. Это святой Христофор? Не надо туда! — вспомнил Кирилл мольбу немой Лизы.

— А после смерти Сталина бегали?

— В писят шестом узкоколейку провели и лесоповал закрыли, перешли на торф. Кто отчаянный был, те ещё бегали. На плотах по реке в молевой сплав, на вагонетках. Кого-то вохра принимала, кто-то уходил… Но через лес никто не рыпался. Их же всё равно видали после Рытова, гапонов-то. Мелькали издаля на болотах, на вырубках. А зона помнила, что это за черти. Как тут забудешь, если эта падла на стене нарисована, и охрана эту картину караулит, как красное знамя?

Все четверо молчали.

И вдруг Саня осклабился — его волосатая морда словно треснула пополам. Во рту у Сани Омского Кирилл увидел гнилые обломки зубов.

— А я от него всё равно ушёл, — злорадно сказал Саня. — По-чистому ушёл, не взять меня!

Саня повернулся к Псоглавцу, криво отдал честь и гаркнул:

— Здравия желаю, гражданин начальник, сука торфяная!

Опустив руку, Саня заковылял к выходу. Кирилл не сразу понял, что Саня отправился восвояси. Как-то ни «прощай», ни «до свиданья».

Саня оглянулся.

— Эй, — окликнул он сразу всех, Кирилла, Валерия и Гугера, — если у вас с нашими непонятки начнутся, обращайтесь. Я всю здешнюю хевру за шкварник держу.

Саня тростью толкнул дверку, тяжело переступил порог и растворился в дымной синеве сумерек.