Читать книгу - "Вирусный маркетинг - Марен Ледэн"

— Иезавель не заслужила такой участи. Ее ошибки не оправдывают остервенения мужчин. И ты тоже не заслужила! Мы не заслужили той участи, на которую Ииуй, сын Ананиев, и Навуфей Изреелитянин, и все их приспешники обрекли нас. Вот почему мы всегда должны отделять нечистую мужскую кровь от женской, чтобы не навлечь на себя проклятия врагов Ваал-Верифа и Астарты. Вот почему эта история касается тебя: уже одно твое существование говорит о том, что ты призвана исправить несправедливость. Искупить позор и идти дальше тем путем, которым шла эта женщина, во имя спасения наших душ и реализации замыслов Ваала.

«Исправить историю».

Папа был прав. Я не все поняла. Не уловила, какова моя роль в столь отдаленных событиях. И все же я чувствовала ее важность. Тем же вечером я записала услышанное, выучила наизусть и выбросила листки в мусоропровод.

«Никаких письменных свидетельств».

Никаких письменных свидетельств.

Однажды, вскоре после прибытия, я все-таки нарушила это правило. Рядом с нашим домом был маленький коттедж с огромным садом, окруженным высокой изгородью из туи. Из окна я могла наблюдать за семейной жизнью соседей, пары с ребенком. Окна комнат, в которые мне дозволялось заходить, еще не были затемнены или заколочены, чтобы никакой внешний фактор не подверг опасности мое развитие. Я часами смотрела, как они занимались повседневными делами. В этом было что-то совершенно новое и захватывающе красивое.

И странное.

На тот момент понятие «семья» ничего для меня не значило. Впрочем, и теперь, когда я об этом вспоминаю, тоже. Правильнее сказать, что, наблюдая за ними, я открывала для себя, каково это: жить в паре и иметь ребенка.

Мне была знакома только жизнь с папой и дядей Джоном, хоть их и можно считать неразлучными. Но это, конечно, не то же самое, что соседи с ребенком, маленьким мальчиком, наверное, моим ровесником.

Женщина, чаще всего в тусклом платье и с собранными в пучок волосами, подолгу стояла на крыльце. Нас разделяло не очень большое расстояние, и мне виделся блеск в ее глазах, будто она скрывает страшную тайну. Поскольку мои окна всегда оставались закрытыми, я не могла слышать ее голоса, но чувствовала, что он нежный. По ее движениям я догадывалась, что она волнуется за сына. Она исчезала за дверью коттеджа только после того, как на большой серой машине приезжал ее муж. Она казалась мне красивой и загадочной. Как фея.

После полудня мальчик играл в саду. Он радостно кричал и бегал с палками или игрушками в руках. Его каштановые локоны задорно подпрыгивали. Он всегда был один. Думаю, это одиночество нравилось мне и сближало с ним. Меня завораживала его подвижность.

Около двух недель я тайно наблюдала, борясь со жгучим желанием присоединиться к нему. Молила, чтобы он заметил, что я смотрю, и в то же время готова была спрятаться за занавески, если он вдруг взглянет в мою сторону.

— Никаких контактов с внешним миром без моего разрешения. Ты поняла меня, Иезавель?

По этому поводу папа высказался предельно ясно.

Но в один прекрасный день соседский мальчик все же увидел меня. Я не сдвинулась с места. Окаменела, ухватившись за оконную ручку, борясь с искушением открыть окно и крикнуть, чтобы он приходил. И не могла помахать ему рукой.

В последующие дни мальчик больше не играл после полудня, словно был взволнован моим неподвижным присутствием. Я не пропускала наших свиданий. Время от времени он поднимал голову к моему окну, а потом возвращался на крыльцо, к матери. В понедельник он исчез. Хотя в тот день и стояла хорошая погода. Встревоженная, я внимательно осмотрела каждый уголок его сада. Напрасно. Через несколько минут, которые показались мне вечностью, когда я уже собиралась отойти от окна и вернуться к книге, он перешел улицу. С бумажкой в руках, устремив взгляд на мое окно. Мое сердце бешено заколотилось.

«Уходи!»

Я подала ему знак рукой. В ужасе от одной мысли о том, что папа или кто-нибудь еще может увидеть мальчика.

Будто не замечая меня, он продолжал двигаться вперед. Не доходя до дома, повернул налево, обогнув зеленую изгородь. На мгновение я потеряла его из вида, затем он появился снова — в нашем саду, возле деревянного сарая. Он показал мне край бумажки, сунул ее за доску и исчез.

На другой день он снова играл в саду. Двадцать минут он наблюдал за мной, потом вернулся в дом. Я не осмелилась забрать записку.

Невозможно выйти без папиного разрешения.

Так повторялось два дня подряд. В четверг решение предстало передо мной со всей очевидностью: я должна ослушаться. Воспользовавшись тем, что папа ушел, я открыла дверь своей комнаты, спустилась по лестнице, стараясь двигаться как можно тише, вышла через заднюю дверь и побежала в глубину сада. Наверное, я была похожа на сумасшедшую. В голове раздавались крики. Кровь неистово пульсировала в висках. Я потянула на себя доску: бумажка была еще там. Я положила ее в карман и проделала тот же путь в обратном направлении.

Войдя в дом, я тут же наткнулась на дядю Джона, изумленно смотревшего на меня.

— Что ты тут делаешь?

Я застыла, не в силах выдавить ни звука.

Без папиного разрешения.

— Но, Иезавель, ты же прекрасно знаешь, что тебе запрещено выходить без сопровождения и без разрешения Питера! Что это с тобой?

Я смотрела на него молча: он волновался не меньше моего. Дядя Джон должен был следить за мной, пока папы нет. И только что допустил грубую ошибку. Он жестом велел мне идти в комнату, поднялся следом и запер дверь на засов.

Войдя, я сразу вынула из кармана записку и развернула. В ней было несколько фраз на английском, нацарапанных детским почерком.

«Привет, меня зовут Джейсон. Я живу в коттедже напротив. Мне одиннадцать лет. На прошлой неделе я заметил тебя в окне и с тех пор смотрю каждый день. Как тебя зовут? И почему ты все время за этим окном? Ты болеешь? Боишься солнца? Ответь мне, пожалуйста. Целую. Джейсон».

Сердце готово было выскочить из груди. Я перечитала письмо раз десять, не меньше. И была потрясена. Впервые ко мне обращался незнакомый человек. Я плакала от досады при мысли о том, что никогда не смогу ему ответить. Я не услышала, как за спиной отворилась дверь. Не заметила, что на меня смотрит разъяренный отец. Письмо было вырвано из рук, я получила жестокий удар в спину, потом по голове.

Упала и потеряла сознание.

Через несколько часов, когда я открыла глаза, обычные стекла в моем окне уже заменили темными. Сквозь которые невозможно увидеть улицу или коттедж соседей. Я могла только догадываться, день за окном или ночь, идет ли дождь или нет. Папа никогда больше не вспоминал об этом случае, но с тех пор моя комната постоянно закрыта на ключ, если я одна. Не представляю, что стало с Джейсоном. Продолжает ли он ждать меня? Надеюсь, папа не заставил его заплатить за любопытство слишком дорого. Он бывает очень жестоким, мой папа.