Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

2004

– Идеальное убийство, – прервал мои воспоминания голос Цыгана. – Вот откуда идейка-то…

– С меня хватит убийств, – отрезал я. – У меня жене скоро рожать, и я не хочу, чтобы она носила мне передачи.

– Это хорошо, что ты заботишься о жене, – каким-то странным голосом сказал Цыган. – Молодую мамочку нужно беречь. Кто-то может ненароком столкнуть ее с крыльца, двинуть в живот… Собачий мир.

Я достал сотовый.

– Все, поговорили. Я звоню в милицию.

Он нехорошо ухмыльнулся:

– Знаешь, какое чтиво охотней всего выдают в тюремной библиотеке? Уголовный кодекс Российской Федерации. В моих словах нет состава преступления. Я просто говорю, что дерьмо случается.

Сейчас я на него кинусь. И плевать на заточку.

– С твоим багажом тебя и слушать не станут. – Телефон я, однако, убрал. От бессильной злости к горлу подкатывала тошнота.

– Тринадцать лет прошло. Давно все забыли Кровавых мальчиков, и Стрижку тоже забыли. Кроме нас с тобой и Мартына, конечно. До сих пор дрочит, небось, вспоминая об этом. Под Глорию.

– Слушай, граф Монте-Кристо, – начал я. – Если с Лелей что-то случится, я тебе знаешь что сделаю?

– Страшнее участи тюремной шлюхи? Ну рассказывай. Я весь внимание.

Он достал из-за пазухи помятую фотографию и шлепнул на стол.

– Вот он. Снято во время второй чеченской. Рисуется, как всегда.

На фото ухмыляющийся Мартын в компании еще двух бойцов позировал с автоматом на плече, всем своим видом олицетворяя пословицу «Кому война, а кому мать родна».

– Воевал он по контракту. Нашел, типа, применение своим талантам. Один из его товарищей, – костлявый палец Цыгана уперся в снимок, – стуканул командованию: дескать, рядовой Мартынов позволяет себе лишнего в отношении мирного населения, в особенности девушек. Принципиальный солдатик попался, не то что… некоторые. И почему-то именно этого принципиального солдатика вскоре нашли на окраине аула с отрезанной головой и кишками наружу. Официальная версия – чехи, но осадочек остался, и многие бойцы после этого от Мартына шарахались. Тут как раз тетю Зину хватил кондрашка, и командование не упустило случая сплавить его домой. На выручку он приобрел себе и матери халупу неподалеку отсюда. Туда-то мы сегодня с тобой и наведаемся… А двухэтажку их снесли. Деловой центр собираются строить.

Я подумал, что если призраки действительно прикованы к месту своей смерти, то бедная Стрижка будет бесплотным духом блуждать по бесконечным офисным лабиринтам, не понимая, что стало с ее домом. Придет же в голову…

Я предпринял еще одну попытку:

– У него военная подготовка. А ты просто зэк-доходяга. Он раздавит тебя как клопа.

Цыган похлопал по карману, где лежала заточка.

– А нам не страшен серый волк! Своя подготовка имеется. У нас там натурально «петушиные бои» проводились…

– Смотрю, ты прямо рвешься обратно.

– Туда-сюда-обратно, пацанам приятно. – Он поднялся из-за стола. – Ну что, погнали?

Октябрьская хмарь приятно освежила мое разгоряченное лицо. Зябко вздернув плечи, Цыган выудил из кармана побитую молью шапчонку и натянул на плешивую голову. Было в этом что-то настолько жалкое, что у меня защемило сердце.

– Где ты живешь? – спросил я.

– Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз…

– Тринадцать лет как нету.

– Очень ты наблюдательный.

– Бомжуешь, значит?

– Иду за цыганской звездой кочевой. А что, приютить хочешь?

– Чтобы тебе легче было добраться до моей жены?

Дальше шли в молчании.

Дома закончились. Теперь наш путь лежал вдоль трассы, пролегавшей через лесополосу. Деревья дрожали на пронизывающем ветру, отпуская в последний полет пожухлые листья, которые желтыми лодочками планировали к нашим ногам. Дождь припустил сильнее.

Осень, доползем ли, долетим ли до рассвета?..

Я огляделся, убеждаясь, что нас никто не видит, и сунул руку в карман.

– Стрижка каждую ночь снится, – нарушил молчание Цыган. – Сначала тюрьма, рожи эти, мерзкий их гогот… Но она приходит и обнимает меня. И все заканчивается. Понимаешь? Она правда была святой. Единственным лучиком света в нашей поганой жизни. А мы… что же мы наделали, Господи!

Он вдруг порывисто обнял меня, уткнувшись мокрым лицом мне в щеку, и завыл – глухо, безнадежно. Растерянный, я положил руку ему на спину, чувствуя, как вздрагивают худые лопатки. В тот момент я почти готов был простить ему то, что он сделал… но не то, что он грозился сделать с моей женой.

Я представил себе Лелю. Ее вздернутый носик, забавную челку, лукавую улыбку. Как впервые увидел ее на сцене маленького театра, где она играла Полианну; как дожидался у гримерки с цветами; как она, привыкшая, что никто не воспринимает ее всерьез, краснела, принимая мои знаки внимания; как встречала меня на пороге, с визгом повисая на шее, пока беременность не сделала это невозможным; как заботливо придерживала рукой живот, когда мы занимались любовью…

– Прости, Цыган, – сказал я, упер шокер ему в шею и дал разряд.

Цыган с криком отпрянул, будто ошпаренный кот, глядя на меня с изумлением, словно не мог поверить, что я снова предал его. Потом на его губах проступила горькая усмешка.

– Ах ты гнида, – бросил он почти ласково, и в его руке внезапно оказалась заточка.

Я отпрянул, но недостаточно быстро. Узкое лезвие вспороло рукав куртки, бицепс ожгла резкая боль. Шокер упал на землю. Цыган отшвырнул его ногой и шагнул ко мне, перебрасывая заточку из руки в руку.

Взгляд мой был прикован к мелькающему лезвию, и удар кулаком застиг меня врасплох. Из глаз брызнули искры, я пошатнулся, и тут меня настигла заточка, угодив в ребро. Острая боль пронзила бок, отдавшись в подмышку. Я упал на колени, чувствуя, как струйка крови бежит под толстовкой.

Цыган небрежно сплюнул. И будто это послужило сигналом, за поворотом взревел мотор, и два яростных огня прожгли свинцовую тьму.

У Цыгана не было ни единого шанса. Он успел только развернуться навстречу машине – и тут же взлетел, вращаясь, подброшенный страшным ударом. Заточка вылетела из его руки и зазвенела по асфальту, а следом грянулся и Цыган, покатился по дороге, точно куль с тряпьем, и застыл у обочины, разметав руки и ноги.

Автомобиль, подмигнув габаритными огоньками, унесся в дождь. В ушах у меня до сих пор звучал глухой звук удара и треск костей.

Зажимая рукою кровоточащий бок, я на четвереньках подполз к Цыгану. Он мелко дрожал, запрокинув к небу лицо – кровавую маску, размываемую дождем. Холодные капли шлепались в невидящие глаза, в широко раскрытый рот. Из пробитого затылка расползалась темная лужа.

– Цыган… – выдохнул я. – Цыган?

В горле у него заклокотало. Он выгнулся всем своим изувеченным телом, взметнув руку с растопыренными пальцами. Не знаю, хотел он уцепиться за меня в свой последний миг или схватить за глотку.

Потом его тело обмякло. Осеннюю свежесть