Читать книгу - "Подвал. В плену - Николь Нойбауэр"

Эта комната больше не хотела говорить с Элли, это роднило помещение с его бывшим постояльцем. Элли должна была найти незнакомого посетителя – убийцу. Убийцу двоих человек? Сначала убил одного, потом второго, а у Элли был лишь один мозг, чтобы думать. Но ведь наверняка есть свидетель, который что-то видел или слышал. Он и выведет Элли на след. Единственный человек, который говорил, что видел незнакомца, – это госпожа Майер. Ее описание преступника оказалось таким же расхожим, как и ее фамилия. Соседи Паульссена по этажу ничего не слышали, ничего не видели или ничего не хотели. Незнакомец не мог просто так разгуливать здесь. Должен же найтись хоть кто-то с острым взглядом и здравым рассудком.

Конечно! Элли стукнула себя по лбу.

Цепкие глаза за толстыми линзами очков. Две старушки в вестибюле, которые охраняли вход. Почему она сразу их не опросила? Или это уже случилось и Элли ничего путного не узнала? Она бросилась в вестибюль и сразу заметила там две седые головы. Старушки сидели рядышком здесь, на скамейке. На Элли уставились две пары бдительных глаз, непомерно увеличенных стеклами дешевых очков. Ей даже не пришлось представляться.

– Вы, наверное, та дама из полиции? – сказала та, что постарше.

Элли присела перед ними на корточки:

– Вы здесь часто бываете?

– Это самое лучшее место. Здесь все время что-то происходит, правда, Бурги? – Она ткнула подружку в бок, та кивнула.

– И вы видите всех, кто заходит или выходит, да?

– По-другому и быть не может, верно? – ответила Бурги. – Иногда нам приходится кое-чего не замечать. – Они хрипло хихикнули. Вальдорф и Штатлер^[59] пансиона для престарелых.

– Речь пойдет о позавчерашнем дне. – Элли достала копию фоторобота из сумочки. – Позавчера приходил новый сотрудник и представился на проходной. У нас есть его предполагаемый портрет. Вы его видели?

Дамы взяли в руки листок, повертели его в руках, рассмотрели без очков, потом в очках, потом снова без, их губы шевелились от усердия.

Наконец они вернули фото Элли.

– Да, он был здесь. Он плохо ориентировался, – произнесла первая.

– Вам не запомнилось в нем ничего необычного?

– Ничегошеньки. На нем была шапочка, и мы не слышали, как он представился. Верно, Бурги? Мы не прислушиваемся.

– Мы не очень-то любопытствуем. – Бурги покачала головой. – Не толстый, не худой, нормальный такой…

Элли уже встала и едва не пропустила последнее слово:

– …колченогий.

Она снова присела на корточки и пристально посмотрела на старушку.

– Вы хотите сказать, что он хромал?

– Да, а разве я этого не говорила? Колченогий он.

Только в туннеле Вехтер снова начал думать. Его окутала темнота и туман нарушенных предписаний. Возле него сидел Оливер, прижимал рюкзак к коленям и молчал. Если у Вехтера ничего не выйдет, мальчик так и будет молчать, пока они не доберутся до виллы в Герцогпарке. Его холодное спокойствие испарилось, словно его и вовсе не было. Остался лишь несчастный маленький мальчик из подвала. Вехтер больше не верил ни одной из его личин.

«Кто же ты такой?» – мысленно спросил он.

В тоннеле Рихарда Штрауса образовалась пробка. Здесь всегда была пробка. Перед ними тянулась бесконечная вереница стоп-сигналов, и никакого света в конце тоннеля – лишь яркое сияние фонарей, зеленое мерцание аварийных выходов. Красные огоньки колонн экстренного вызова, голубые – путевых указателей. Словно запоздалые рождественские огни. Вехтер барабанил по рулю пальцами. Ему бы разозлиться, по-настоящему разозлиться. Пока они стояли в пробке, у него все росла уверенность в том, что он занимается ерундой. Но обратной дороги нет. Здесь, в пробке, это никого не интересовало, кроме того, он ведь был из полиции. После нескольких попыток он сумел дозвониться до районного представителя управления по делам молодежи.

– Смеешься, что ли, – ответил коллега. – Я же не социальный работник, который заходит, чтобы подержать ребенка за ручку. Ты вообще представляешь, что здесь творится прямо сейчас?

– Нет, но…

– Звони в управление по делам молодежи, социально-психиатрическую службу, хоть куда-нибудь.

– А как ты думаешь, чем я все это время только и занимаюсь?

Сотрудник вздохнул в трубку:

– Я могу послать патрульную машину, попробую. Но теперь мне снова нужно…

Связь оборвалась. Вехтер поставил телефон на крепление. Оливер смотрел в окно, словно речь шла о ком-то другом.

– Ты действительно хочешь домой?

Тот слегка вздрогнул – единственная реакция, больше ничего. Оливер смотрел в окно, хотя снаружи ничего не было видно, кроме запасного выхода, а за ним виднелся еще один тоннель.

– Ты сегодня тоже не с каждым разговариваешь, правда?

Оливер отреагировал на эту фразу точно так же, то есть никак. Вехтер сдался и включил радио. Сначала объявили о пробке, в которой он стоял, потом из динамиков полилось:

– Лучший прогноз погоды по Баварии… Пожалуйста, надевайте на колеса снеговые цепи. На границе Альп и в Баварском лесу есть опасность обрушения деревьев под тяжестью снега.

Собственно, Вехтеру нравился этот тоннель. Здесь можно было и в пробке постоять, и услышать по радио, какая снаружи погода у тех, кто не стоит в этой пробке. Какое спокойствие! Мотор урчит, из печки доносится запах оплавившегося кабеля, а из колонок льются хиты восьмидесятых, которые в его юности еще не были старьем. Оливер с отвращением поморщился.

– Мне включить другую волну?

Никакой реакции. Вехтер оставил канал «Бавария 3», снова забарабанил пальцами и пробормотал:

– All right now…^[60]

И тут же осекся. Для мальчика рядом с ним уже ничто никогда не будет хорошо.

Непринужденная беседа? Он не умел ее вести, так и не научился. Если тебе нечего сказать, то лучше сидеть молча. Он-то думал, что между ним и Оливером есть какая-то особая связь. Но если такая и была, то она уже оборвалась.

Оливер был истощен, он растянул резерв сил точно до сегодняшнего дня, и больше он не станет добровольно открывать свою ракушку молчания.

– Один пфенниг за одну твою мысль, Оливер.

– Пфеннигов больше нет, – ответил мальчик, не сводя глаз с бетонной стены.

– Я знаю. А у меня до сих пор четырехзначный почтовый индекс^[61].