Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

Лена никуда не звонит, она больше не намерена идти на поводу у каких-то психов. Если будет нужно, она отключит телефон, а калькулятор разобьет и бросит его останки в снег.

Вечером снова болит левая рука. В прошлом году Лена поскользнулась на тротуаре и упала на бок, ударившись рукой о бордюрный камень. Перелом был закрытым, но заживал около полугода: кости никак не хотели срастаться. С тех пор перелом периодически дает о себе знать ноющей болью. Лена рисует йодовую сетку, а спустя полчаса, когда боль становится нестерпимой, мажет руку «Фастумгелем», оборачивает в целлофан и держит на коленях, как младенца.

По телевизору – ничего интересного, однако он все равно помогает отвлечься от боли. За окном уже стемнело, зима-кровопийца прикончила еще один день.

В доме звонит телефон. Он заливисто голосит шесть раз. Восемь. Десять. Лена не шевелится. Телефон умолкает. Чуть позже снаружи о стену дома что-то глухо ударяется. В испуге Лена вцепляется в ручки кресла.

– Ветер, – успокаивает она колотящееся сердце, но сама себе не верит: погода-то сегодня тихая.

Телефон оживает снова, и Лена, опираясь о подлокотники, не обращая внимания на пронзившую руку боль, проворно встает. Клюка падает и откатывается, но Лена не тратит времени, чтобы ее поднять.

Запыхавшись, она хватает трубку, целлофан на руке протестующе шелестит. Старуха неприятным, будто холодный прокисший суп, голосом обращается к ней:

– Алена, это ты?

Лене кажется, что это сон.

– Шура? – еле выдавливает она.

– Ровно в пять Шуру гонят к огненному чану раскаленными прутьями, – старуха смеется, а такое чувство, что это хохочет целое полчище демонов.

Лена замирает, рот открывается в немом изумлении. Демоны в трубке говорят:

– Помогите найти черных вдов.

– Я же звонила! – Лена дышит часто, как человек, пробежавший несколько кругов на стадионе. – Сделала все, как просили!

– Особые приметы: черные пауки с красными черепами на брюхе. Самый мелкий достигает метра в длину. При обнаружении затаить дыхание, притвориться мертвым.

Лена хочет бросить трубку. Швырнуть ее на пол, растоптать ногами.

– Шура жрет мятные пряники до посинения. Жрет и даааавится.

Трубка сама вываливается из руки, а Лена нащупывает в темноте телефонный провод и вырывает его из розетки. Берет калькулятор и, зайдя в туалет, без зазрения совести кидает в унитаз. Прежде чем скрыться в сливном отверстии, он зажигается противным, как увядшая трава, зеленым светом.

Во рту у Лены сухо, словно там поселился клочок выжженной солнцем пустыни, зубы – это кактусы, колючие, щетинистые.

Руки знают свое дело. Они глазируют молодую морковь, а потом вырезают кондитерской ложкой шарики безупречной формы. Обвалянные в сахарной пудре, с изюминкой прямо по центру, шарики эти жуть как напоминают глаза.

Ночью Лена просыпается с безотчетной тревогой, сдавившей горло стальным воротником. Она забыла вечером задернуть шторы, как делала всегда, потому через прозрачный тюль теперь пробивается лунный свет и обледенелыми цветами ложится на ковер. Тишина напряженная, даже драматическая, словно пауза в театре, после которой непременно должна последовать смерть главного героя.

И в этом зыбком беззвучии, в этой взрывоопасной тишине Лена слышит скрип калитки. Шаги к дому. Она резко садится в постели, одеяло сползает на пол. Вновь наступает затишье, но лишь на мгновение, потом тишина будто набухает и рвется, расползаясь по двору какофонией звуков. Раздается треск, который кажется Лене оглушительным, а следом – удар о землю. Дребезжание, будто кто-то заводит газонокосилку, и хруст, какой бывает, когда ломаешь толстую ветвь или, например, кости руки – вот только звук этот усилен динамиками.

Лена спускает ноги с кровати и осторожно идет к окну, стараясь не создавать шума. Случилось то, чего она страшилась больше всего: кто-то проник во двор и, судя по тому, что он не боится быть обнаруженным, скоро ворвется в дом.

Интересно, догадаются ли соседи позвонить в полицию? Она надеется на Мишу. Такой переполох невозможно оставить без внимания.

Что-то с низким жужжанием пролетает через двор и врезается во входную дверь. Лена рефлекторно пригибается. Она достигает противоположной стены и прижимается к ней меж окон. Аккуратно отодвигает штору, выглядывает во двор. Сверху безучастно глядят мириады звезд и крупная, точно тазик, наполненный мукой, луна. Чуть ниже – прямо на уровне с Лениным лицом – на нее взирает слюнявая морда. Выпученные, налитые кровью глаза мерцают, точно рубины, нос, прижатый к стеклу и превратившийся в свинячий пятак, выдыхает пар. Огромный рот, обрамленный свалянной шерстью, раскрыт, показывая черный язык.

Разум внезапно проводит параллель и выуживает из анналов памяти воспоминание о том, как отец давным-давно сказал, что если у собаки небо и корень языка темные, то собака злая, если они розовые – то добрая. Так вот у существа, прислонившегося к стеклу, вся глотка черная. А в этой черноте, в этой смоляной дыре белеют зубы.

Вскрикнув, Лена отпрыгивает, совсем как девочка, однако ноги так дрожат, что не могут удержать равновесия, и она падает на пол. Рука тут же отзывается болью. Спустя миг из кухни доносится звон бьющегося стекла, по полу тянется холодный воздух. Лена переворачивается на живот и поднимается, отталкиваясь от пола руками. Едва больная конечность ощущает вес тела, жгучая боль пронзает все предплечье, отчего женщина снова падает. Лена ползет к кровати, как партизан, скрывающийся в окопе. Колени хрустят, изо рта вырываются стоны. В это мгновение она сравнивает себя с древней ржавой телегой, доживающей последние минуты. В прогале между кроватью и шкафом ей кое-как удается сесть, подобрав под себя ноги.

Лена видит: у окна все еще стоит жуткое существо. Четко различается его силуэт. Вероятно, оно заглядывает в комнату, пытаясь отыскать ее своими бешеными краснючими глазами.

Лена видит: оно отходит от стены, и в этот момент тень его, падающая на ковер и имеющая очертания человеческой фигуры, вытягивается. Хорошо различимы широкие плечи и руки, висящие по бокам, настолько длинные, что, похоже, достают до земли.

Она видит: мимо другого окна шествует вторая тварь. Тень ее тоже касается ковра, перед тем как скрыться во мраке, и – господибоже, шепчет Лена – голова тени напоминает собачью. Или воронью? Без света разобрать трудно – не исключено, что эта продолговатая часть морды является клювом.

Лена видит: снег во дворе взрывается фонтаном белой пыли, и в этом молочном тумане мелькает третье чудище. Провал пасти, раскрытой настолько широко, что она способна разом проглотить целого человека. Пасть аллигатора. Пасть анаконды.

Хлопает калитка. Сердце колотится так сильно, что Лене думается, будто ее сейчас хватит приступ. Шум во дворе унимается,