Читать книгу - "Темное озеро - Линда Кейр"

— Я хочу, чтобы вы написали стихотворение об упомянутом вами страхе, не называя его, однако, и опять же, не подписывая свои сочинения.

— А как же вы сможете оценить их, если мы не укажем наши имена? — спросил Филип. Кто бы сомневался.

— Если вы сдадите хоть что-то, то получите, безусловно, удовлетворительные оценки.

Учитывая то, что я читала о нем, мне не хватило смелости спросить, что именно он подразумевает под удовлетворительными оценками.

— А можно использовать синонимы? — спросила Джорджина.

— Не знаю, — ответил Даллас, — а вы как считаете?

Она хихикнула, на сей раз кокетливо.

Джорджина не понимает, какая она симпатичная, несмотря на то что я постоянно говорила ей об этом. И, по-моему, все из-за ненавистной ей рыжей шевелюры. К счастью, она не только умело флиртовала, но и знала все обо всех.

Однажды, в разгар одного неудачного дня, после трех лет нашего соседства по комнате, за которые мы стали лучшими подругами, нас пытались расселить по разным комнатам. Но она так мастерски строила глазки мрачному мистеру Лэндри, что в итоге он согласился переселить Лолу Макджордж из моей комнаты в ту комнату, куда предполагалось поселить Джорджину: с Джулис Нортон. Я не видела в этом ничего плохого, поскольку они обе были неврастеничками. Однако я отвлеклась…

— А насколько длинное надо написать стихотворение? — спросила Мэг Арчер.

— Уж это на ваше усмотрение, — ответил Даллас. — Только избегайте употребления таких слов, как «страх», «ужас», «пугающий» и любых их сочетаний.

Пустяковое задание, верно?

Нет нужды говорить, что к тому времени я уже закончила курсы латыни, физики и общей истории. Теперь мне предстояло лишь придумать нечто не слишком пугающее для стихотворения, не упоминая, естественно, слово «поэзия».

Занятие прошло как в тумане, поскольку Даллас пространно рассуждал об «укоренившихся тенденциях буквального общения» и о том, что поэзия требует иного подхода.

— …вы должны научиться подавлять стремление к буквальной определенности и позволить стихотворным образам и строкам свободно крутиться в вашей голове. Иначе вы погубите себя, лишив важной возможности понимания поэтического восприятия смысла человеческого бытия…

Джулис Нортон, вечно записывавшая каждое слово учителей, как раз закончила строчить: «Поэзия равносильна высшей правде, выраженной без буквальной прямолинейности», — когда Даллас попросил сдать домашние задания. Он перемешал наши работы, потом наугад раздал их обратно и предложил по очереди зачитать то, что попало на наши парты.

Начали с Томми Харкинса. Он прочитал:

Из праха в прах, как говорится,

Но никогда такого не случится

Со мной.

— О, но таков предрешенный конец, — заметил Даллас в ответ автору. — Ведь всем нам когда-то суждено умереть, поэтому, возможно, стоит подумать о том, чтобы заменить клише глухим стоном. Во имя ваших наследников.

Далее читала Джорджина:

Затрепетала бабочка в душе,

Пустеет радость в жизни чаше.

В той пустоте начало наше…

— Кто понял, о чем здесь говорится? — спросил Даллас.

— Об американских горках, — одновременно откликнулись три голоса.

— На самом деле я прочитала то, что сама написала, — пробурчала Джорджина.

— Рифмованные стихи мы впитали едва ли не с молоком матери, — заметил Даллас.

Джорджина выглядела удрученной.

— Хотя в данном случае, учитывая заданную тему, такая форма отчасти уместна. Подчеркиваю: отчасти.

Следующим встал Коннор Коттон. Он прочистил свое вечно простуженное горло и начал произносить слова, которые я пыталась сочинять почти целую ночь.

Мои мысли рождаются?

Исполненные плоти,

Свободные от боли

Великого безмолвия.

Класс молчал.

— А что вы, ребята, думаете об этом стихотворении?

Слава богу, прозвенел звонок.

5 сентября 1996 года, четверг