Читать книгу - "Последний свидетель - Клэр Макфолл"

Сейчас

– Обсудим твои проблемы с самооценкой, Хезер?

Голос доктора Петерсена врывается в мои мысли. Не знаю, сколько он уже говорит; я не слушала. Однако вопрос меня зацепил.

– Нет у меня проблем с самооценкой, – отрезаю я и хмурюсь. Все-таки вынудил меня ответить.

Два-один в его пользу. Еще один повод хмуриться. Довольный доктор улыбается.

– То есть у тебя нет трудностей в обсуждении своих эмоций? Или с верой в себя? Давай поговорим, что ты чувствуешь к своему другу, Дугласу.

Я открываю рот, чтобы поправить – Дуги терпеть не может свое полное имя, – но закрываю его обратно. Делаю глубокий вдох. Вновь надеваю безразличную маску. Не стану говорить о Дуги. Не с ним.

Я чувствую, как за прошедший час ситуация в корне изменилась, и преимущество осталось за Петерсеном. Самодовольство, с которым я вошла в эту комнату, ныне ошметками лежит у моих ног. С огромным усилием я заставляю себя улыбнуться доктору. Не теплой человеческой улыбкой, а какой-то слегка безумной. Я смотрю, как он неловко ерзает под моим взглядом, и моя улыбка становится настоящей. Почти искренней. Доктор прочищает горло.

Какой будет его следующая атака? Вопрос про чувство собственного достоинства сбил меня с толку, но я сама виновата: утратила бдительность. А вот сейчас я настороже. Концентрируюсь, как боксер на ринге, просчитываю, что дальше выкинет мой противник. Короткий удар, хук, апперкот. Что, по его мнению, отправит меня в нокаут?

Пока Петерсен размышляет, я решаю прикрыться напускным безразличием. Вздыхаю и смотрю в сторону, как будто мне скучно.

Мне и правда скучно; до смерти надоело из раза в раз проходить одно и то же. Надоело притворяться, что вот теперь-то уж я в здравом уме, когда вовсе не теряла рассудок. Надоело мечтать о том, как бы выбраться отсюда.

По крайней мере, я говорю себе, что мне скучно, и почти верю в это.

А на самом деле я боюсь. Страх, мой постоянный спутник, ворочается у меня в животе, но я так долго жила с ним, что почти научилась его игнорировать. Здесь, на свету, тени в моем разуме отступают, почти сдаются. Единственный монстр сидит напротив меня.

– Я разговаривал с твоей матерью, Хезер. – Он делает паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией. Я моргаю, но не более того. – Она сообщила, что ты отказываешься с ней общаться…

И замолкает, надеясь, что я заполню тишину ответом. Любым, каким угодно.

Что ж, один у меня есть: мне нечего ей сказать.

Но я не произношу этого вслух. Не только потому, что не хочу доставлять удовольствие доктору, еще вообразит, будто я решила разоткровенничаться. А потому, что не готова в этом признаваться даже себе. Но так и есть. Мне нечего сказать маме. Собственно, любому человеку из моей семьи. Потому что они не поверили мне… и я не могу это забыть.

Петерсен тоже не поверил. Но мне на него наплевать.

Пока он молчит – надеясь, что я сломаюсь, – я перевожу взгляд на его стол и слегка ухмыляюсь. Серебряный нож для писем исчез. А ведь он всегда гордо лежал на почетном месте с самого первого дня моей терапии. Глупо со стороны психиатра держать подобную вещь у себя в кабинете. Острую. Смертоносную. Ни на секунду не поверю, что за все время лишь я одна попыталась нанести Петерсену удар в шею. Интересно, если дотянуться до ближайшего…

– Хезер?

При звуке своего имени я невольно поднимаю голову. Естественная реакция, и тем не менее она меня раздражает. Я смотрю на доктора, и в моих глазах сверкает вызов. Петерсен выпрямляется, решив, будто это слезы.

– Она хотела бы тебя увидеть. – Он произносит фразу терпеливым, добрым, снисходительным тоном. Почти любящим.