Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

— Да, вполне. Скажите, Татьяна Степановна… а сколько всего комнат в доме?

— А вам на что? — подняла брови повариха.

— Просто любопытно, — пожал плечами ученый.

Татьяна Степановна мгновение буровила его маленькими заплывшими глазками, а потом, резко склонившись к самому его лицу, рявкнула:

— Любопытство кошку сгубило, от так от!

И ушла, громко топая. Да еще хлопнула на прощанье дверью. Профессор в недоумении покачал головой. Странная реакция на простой вопрос. Он вздохнул… и принялся за еду.

После ужина, вернувшись к себе в комнату и разобравшись с вещами, Горислав Игоревич выкурил по обыкновению трубочку. Курил он на балконе — большом, глубоком — удобно устроившись в покойном плетеном кресле. Курил, анализировал случившиеся за день события и наблюдал за тремя крошечными полупрозрачными ящерками, что суетились в свете тусклой лампы, закрепленной на балконной стене.

Кондиционер на ночь он включать не стал, поэтому оставил открытыми окно и балконную дверь, лишь задернул их портьерой, чтобы комары не налетели. А чтобы свежее спалось, решил перед сном еще разок сполоснуться под душем.

Но когда он включил в ванной свет, то обнаружил на полу и даже в раковине целые полчища здоровенных черных муравьев. Они принялись с угрожающим видом кружить вокруг него, по-скорпионьи приподнимая брюшки; предводительствовали ими несколько муравьев-солдат — крупнее остальных, с тяжелыми прямоугольными головами. Костромиров быстро установил, что ползут черные захватчики из сливного отверстия душевой кабины. Лишь с немалым трудом ему удалось смыть большую часть непрошеных визитеров обратно.

Когда он засыпал, в голове его навязчивым рефреном звучал куплет шлягера советских времен:

Там живут несчастные люди-дикари,

На лицо ужасные, добрые внутри…

* * *

На следующее утро профессор Костромиров проснулся в девять пятнадцать от командного рева майора Ковалева:

— Эй, там, на камбузе!

Голос управляющего доносился откуда-то с первого этажа.

— Степани-ида! Степанида, мать твою за ногу!

— Чего орешь, оглашенный? — отвечала та, видимо с кухни.

— Завтрак у тебя готов?

— Ты ж уже ел, черт красноносый!

— Сама ты чертовка! А Антоха?

— Чего Антоха? Твой Антоха уж полчаса как усвистел.

— Куда усвистел?

— Нетто я ему сторожиха? Рыбачит, небось, как всегда. Чего, спрашиваю, разорался?

— Так гостя к завтраку будить, что ли?

— Не надо. Сам встанет. От твоего крика и мертвый встанет.

Горислав Игоревич мысленно с ней согласился. Он с кряхтением потянулся и нехотя сполз с постели. И зачем, спрашивается, перекликаться через весь дом? Неужели этому Ковалеву тяжело дойти до кухни? Впрочем, у военных, пускай и отставных, своя, недоступная штатским, логика.

Костромиров отдернул тяжелую штору и вышел на балкон.

Экваториальное солнце уже вовсю поливало островок обжигающими лучами. Но здесь, благодаря стенам и нависающей крыше, было довольно прохладно. Горислав Игоревич огляделся.

Обзор изрядно закрывало разлапистое дерево, усыпанное крупными оранжево-желтыми цветами. Гибискус липовидный, определил профессор. Но кое-где сквозь густую листву, действительно очень похожую на липовую, все же проглядывала акватория лагуны, окольцованной коралловым рифом; за его пределами вода резко меняла цвет с бирюзового на темно-синий. Профессор втянул солоноватый воздух и блаженно зажмурился: настоящая идиллия! Все вчерашние опасения и ночные страхи казались ему теперь смешными и даже глупыми. Впереди ждала интересная плодотворная работа, а Сладунов пускай сам разбирается со своим мифическим недругом. Подобная паранойя — удел миллионеров, политиков и им подобным, у кого совесть нечиста. И ему, ученому, это глубоко параллельно.

Костромиров вернулся в комнату и прошел в ванную. Муравьев и след простыл, исчезли даже трупы тех, кого он подавил ночью. Естественно, ведь муравьи павших товарищей на поле боя не бросают.

Он уже оделся к завтраку и собрался выходить, когда взгляд его упал на прикроватную тумбочку. Точнее, на лежащий там второй том «Криминальной истории христианства» Карлхайна Дешнера, который он собирался почитать перед сном. Из книги торчал кончик закладки. Костромиров удивленно поднял бровь. Странно, он же так и не приступил к чтению — дорожная усталость взяла свое. Откуда тогда закладка? Что ж, наверное, раньше когда-то сунул, а после забыл.

Профессор взял книгу, раскрыл и обнаружил внутри тетрадный листок в клеточку, сложенный несколько раз в узкую полоску. Вдвойне странно. Ведь он всегда пользовался закладками из папируса. Случайность? Маловероятно. Дело в том, что Костромиров, возможно в силу профессии, отличался склонностью к педантизму. И знал об этом. В частности, он никогда не изменял своим привычкам.

Хмыкнув, он машинально развернул листок.

Никаких угрожающих надписей, типа: «Если тебе дорога жизнь, убирайся с острова!», он там не нашел. Зато обнаружил раздавленного комара. Перед смертью тот, очевидно, успел-таки перекусить — на бумаге образовалось крошечное пятнышко засохшей крови.

Профессор нахмурился, сложил листок и сунул обратно в книгу.

Когда он спустился к завтраку, в столовой не было ни души. Однако на столе дымилась чашка горячего какао, стояли кофейник, фарфоровая масленка и три блюда: одно — с поджаренными тостами, на втором лежали ломтики сыра нескольких сортов, на третьем — омлет с зеленью. Вот и хорошо, подумал Горислав Игоревич, одиночество сейчас только кстати — ситуация требовала срочного осмысления. Пустячное на сторонний взгляд происшествие с невесть откуда взявшейся чужой закладкой здорово его озадачило. Даже заинтриговало. Но аппетита не лишило.

А поэтому к осмыслению ситуации ученый приступил, задумчиво похрустывая тостами и запивая их ароматным какао.

По всему выходит, что кто-то побывал у него в комнате. Предположение о случайном характере находки он отмел сразу и полностью. Ну, если и не полностью, то по крайней мере процентов на девяносто девять. А значит, надо определить время и способ проникновения. Впрочем, это как раз очевидно: окно и балконная дверь оставались открытыми всю ночь. Правда, второй этаж… Но не двадцать же второй! И ветви гибискуса дотягиваются аккурат до самых перил… Книгу он положил на прикроватную тумбочку, когда укладывался в постель, следовательно, некто побывал у него в номере уже ночью, пока он спал.

Да, но кому это могло понадобиться? Сторожу Антону? Майору Ковалеву? Поварихе Степаниде? Желание покопаться в его вещах теоретически могло возникнуть у любого из них. Чужая душа — потемки. Но зачем совать тетрадный листок в книгу? Или неизвестный посетитель так увлекся ее содержанием (кстати, сугубо научным), что даже оставил закладку, дабы в следующий раз продолжить чтение с нужного места? Ерунда какая-то! Чушь! Реникса!

…М-да, ерунда. Если только не допустить, что этот листок бумаги — предупреждение. Предупреждение ему, Костромирову. А что? Дескать, будешь совать нос