Читать книгу - "Пропавшая - Майкл Роботэм"

Пытаюсь представить, как кто-то спускает сюда Микки. Если она была без сознания, то ее можно было опустить вниз и пронести по карнизу. Если же находилась в сознании, то напугалась и с ней трудно было управиться. Еще одна мысль приходит мне в голову. Где найти лучший способ избавиться от улик? Река унесла бы тело, а крысы не оставили бы от него и следа.

Я вздрагиваю и отгоняю эту мысль.

В похищении должны были участвовать не меньше двух человек, проведших потрясающую подготовительную работу. И кто-то должен был вернуть на место решетку и прикрыть ее мешками со стройматериалами.

Одежда липнет к телу, зубы стучат. В отличие от экспедиции с Кротом, к этому путешествию я не был готов. Это была глупая идея. Нужно вернуться назад.

Впереди карниз внезапно обрывается, потом продолжается снова. Четыре фута обвалились в воду. Даже со здоровой ногой я вряд ли мог бы рассчитывать на удачный прыжок.

Опустившись на колени, я пытаюсь на ощупь определить, можно ли двигаться дальше. Рука проваливается в пустоту – впереди в стене отверстие два фута высотой и примерно такой же ширины. Очевидно, это канал, отводящий воду из реки, один из источников, которые питают канализацию.

Прижимаясь спиной к стене, я медленно сползаю с карниза в реку и, оказавшись по грудь в ледяной воде, поворачиваюсь к боковому отверстию. Взяв фонарик в зубы, я втаскиваю тело в эту дыру и ползу вперед. Мне в лицо смотрит темнота.

К коленям и локтям прилипает грязь. Черт занес меня сюда! Я кажусь самому себе слепым червяком, которые прорывают ход под землей. Проклятия и стоны принадлежат мне, но, отдаваясь от стен, звучат откуда-то спереди, и чудится, что там кто-то есть… и он выжидает.

Через пятнадцать футов канал начинает уходить вниз более круто. Мои руки скользят, и я падаю лицом в воду. К счастью, фонарик после этого купания продолжает работать.

Все более крутой спуск и стремительное течение не позволяют мне остановиться. Если тоннель сузится, я окажусь в ловушке. Спина трется о потолок, кажется, он стал ниже, и вода прибывает. Или же у меня начинается паранойя.

Руки снова теряют опору, и я падаю вперед, барахтаясь в грязи, извиваюсь и пытаюсь остановиться, но не могу. Ногам не за что зацепиться. Меня подбрасывает на каком-то возвышении, а потом я чувствую, что куда-то падаю. Приземлившись в липкую грязь, по запаху безошибочно определяю, что это канализация. Меня тошнит.

Глаза залепила густая грязь. Я соскребаю ее, пытаясь хотя что-нибудь разглядеть, но тьма вокруг непроницаема. Фонарик потерян, и искать его бесполезно – он все равно испорчен.

Я сажусь и проверяю, не сломал ли себе чего во время падения. Руки дрожат от холода, пальцев я вообще не чувствую. Из отверстия над головой течет вода. Пора отсюда выбираться.

Сосредоточившись, я пытаюсь прикинуть, где нахожусь относительно Долфин-мэншн. Часов мне не видно, и поэтому я не знаю, как долго пробыл под землей. Карниз был узким, и я двигался медленно. Возможно, я прошел всего несколько сотен ярдов. Я чувствовал вибрацию от движения транспорта, вероятно проходя под дорогой. Однако, сколько я ни прислушиваюсь теперь, до меня не доносится ни звука. И вдруг я ощущаю кожей щеки что-то вроде легкого ветерка.

Встав слишком резко, я ударяюсь головой о потолок. Больше так не делай! Согнувшись, я шарю руками по кирпичной стене, нащупывая путь, как слепой, периодически останавливаясь и ожидая нового дуновения. Но рассудок издевается надо мной. То мне кажется, что ветерок окончательно стих, то наоборот – что он дует с другой стороны.

Я чувствую, как постепенно мною овладевает отчаяние. Быть может, мне стоит повернуть назад. В темноте я могу угодить в какую-нибудь дыру, из которой мне в жизни не выбраться.

И вдруг впереди мерцает свет. Это похоже на сказку, но в центре тоннеля светится призрачная голограмма. Я вхожу в нее и поднимаю голову. Через квадратную решетку на верху шахты виднеется небо. Края решетки не совсем ровные, так как она засыпана землей. Я вижу футбольные бутсы, щитки и грязные коленки. За игрой наблюдает группа школьников и учителей. Кто-то кричит: «Поднажми!», кто-то орет: «Офсайд!»

Поблизости от люка одинокий школьник читает книгу.

– Помогите!

Он начинает растерянно озираться.

– Я внизу!

Он смотрит через решетку.

– Помогите мне выбраться.

Он падает на колени и приближает лицо к решетке.

– Эй! Что вы там делаете?

– Я полицейский.

Я знаю, что это не ответ на его вопрос, но этих слов оказывается достаточно. Мальчик идет за учителем. Я слышу голос:

– Сэр, там кто-то в люке. Думаю, он застрял.

Над решеткой склоняется другое лицо, на этот раз старше и ответственнее.

– Что вы там делаете?

– Пытаюсь выбраться.

Новые лица склоняются над люком. О матче все, кажется, забыли. Большинство игроков толпятся у решетки, чтобы посмотреть на «того парня, который застрял в трубе».

Из машины приносят лом. От краев люка отгребают почву.

Наконец решетка поднята, вниз тянутся сильные руки. Я оказываюсь посреди английской осени, щурясь на свету и стирая с лица следы своего пребывания в канализации.

Из намокшего кармана я добываю последние капсулы морфина. Словно по волшебству, боль уходит, а на меня накатывают чувства. Обычно мне не нравится это состояние. Эти сентиментальность, слезливость, размягченность только и годятся что для поцелуев после секса и встречи одноклубников по регби, но – знаете что? – я обожаю этих ребят. Только посмотрите: на них клубные шарфы, и они гоняют мяч по полю. Такие милые. Даже разрешают мне принять душ в раздевалке, а кто-то дает мне рубашку, спортивные штаны и кроссовки. Теперь я похож на пенсионера, собравшегося совершить пробежку.

Вызван профессор, который находит меня в раздевалке. Он сразу же подходит ко мне как к пациенту, берет обеими руками мое лицо и оттягивает мне веки.

– Сколько вы приняли?

– Последние две.

– Боже мой!

– Нет, все прекрасно, в самом деле. Послушайте. Я был внизу… в реке. Как же мы это упустили три года назад!

– О чем вы говорите?

– Я знаю, как ее забрали из Долфин-мэншн. Она спустилась вниз через нору – как Алиса в Страну чудес.

Я знаю, что порю бессмыслицу, но Джо терпеливо слушает. Наконец я рассказываю ему все, но он почему-то не воодушевляется, а злится. Он называет меня глупым, упертым, неосмотрительным и импульсивным, но перед каждым утверждением сообщает мне о «своем глубоком уважении». Меня еще никогда не ругали так вежливо.

Я смотрю на часы. Почти одиннадцать. В полдень я должен быть в суде.

– Мы успеем.

– Только сначала мне нужно кое-куда заехать.