Читать книгу - "24 часа - Клэр Сибер"

– Потому что я не могу смотреть на то, как он снова причиняет тебе боль. Причем я имею в виду не душевную боль – я имею в виду боль физическую.

– Он не делал мне больно вчера вечером, – твердо сказала я. – Клянусь тебе в этом.

– Не хочу ничего слышать. – Она прямо-таки содрогнулась.

Я уставилась на нее, уже начиная терять терпение.

Несомненно, есть разница между грубоватым сексом и насилием. Сид пересек границу между ними примерно через год после того, как родилась Полли. Страдая от недосыпания (у Полли в младенчестве часто бывали колики, и она много плакала по ночам), Сид, который даже в лучшие времена спал очень плохо, стал от изнеможения едва ли не психопатом. Раньше я полагала, что это удел новоиспеченной матери, но Сид снова поймал меня в ловушку. Он рисовал, спал урывками, ходил в полночь с ребенком по квартире, в которой мы жили, и даже по всему этажу, напевая Полли песенки и сюсюкая с ней. По отношению к Полли он проявлял неистощимое терпение и спокойствие.

По отношению ко мне все было совсем по-другому. По-видимому, я ему мешала: я отрывала его от работы. Полли, которую он любил по-настоящему, искренне, ему работать словно бы и не мешала, а вот я – еще как. Во всем была виновата я. Ведь я вынудила его вернуться в Лондон из его любимого Корнуолла. Да и тело мое стало другим: оно испортилось, потому что больше не принадлежало только ему. Сид никогда не любил делиться. В детстве ему приходилось бороться за все, что принадлежало ему в том гадючнике, в котором он вырос. Ему приходилось прятать все вещи, которые ему удавалось заполучить, а на то, чего он иметь не мог, он смотрел с молчаливой и кипящей завистью. И он не смог впоследствии стать другим. Он не смог измениться.

Но мы все же умудрялись выносить все это и сохранять наши отношения, пока я не совершила роковую ошибку. Ослепленная и ошеломленная своим – столь новым для меня – материнством, я по глупости попыталась связаться с его родителями в надежде, что внучка поможет им восстановить отношения с Сидом. Я думала, что для него встреча с собственной матерью станет приятным сюрпризом.

Как плохо я его знала!

Я отправилась с Полли на концерт местной музыкальной группы, совсем никудышной. Аудитория состояла в основном из младенцев в одежде производства американской компании «Гэп», пускающих слюни над своими деревянными погремушками, и их матерей, отсчитывающих дни до того момента, когда они снова смогут трудиться полный рабочий день. Матери прихлебывали кофе на вынос и делали вид, что им нравится слушать детскую песенку «Греби, греби, управляй своей лодкой» уже в двадцать седьмой раз за этот день. Пока я там находилась, к нам в квартиру явилась мать Сида. Я так потом и не узнала, что произошло, но, когда я пришла домой, весь пол был залит чаем, a в раковине лежала разбитая бутылка виски «Беллс». Сида дома не было.

Он отсутствовал двое суток. Меня охватывало отчаяние: я снова и снова ему звонила, но он не отвечал. Полли как бы прониклась моим беспокойством и проплакала напролет обе ночи, пока его не было.

Сид появился на третий день. Выглядел он так, как будто эти двое суток вообще не спал, костяшки его правого кулака были сбиты. Темно-синий кашемировый джемпер, который я, накопив денег, купила ему на Рождество, был разорван так, что зашить его уже не удалось. Он ничего мне не сказал, а просто взял на руки Полли.

– Что случилось? – спросила я.

Он зажег первую из множества сигарет, которые затем выкурил за тот вечер.

– Мои родственники.

Я протянула руки к своему ребенку, который почти исчез в облаке сигаретного дыма, и хотела что-то сказать об опасности никотина для ее здоровья, но прикусила язык.

– Ее нужно переодеть, – сказала я, робко улыбаясь Сиду. Я знала, что сильно напортачила.

– Одна просьба, Лори, – произнес он очень тихим голосом, когда я направилась к двери. У меня в животе все тут же сжалось от волнения. – Никогда-никогда-никогда больше с ними не общайся. Ни с кем из них.

Я наклонила голову:

– Хорошо, не буду.

В ту ночь я крепко спала – видимо, от усталости и чувства облегчения, – и, к моему удивлению, крепко спала и Полли. Проснувшись утром, я увидела, что Сид не спал всю ночь: он начал трудиться над самым мрачным произведением за всю свою творческую карьеру. Когда она была закончена, он назвал ее «Детоубийство».

На выходных я попросила маму забрать мою малышку на ночь. Я приготовила Сиду самый дорогой бифштекс, какой мы только могли себе позволить, картошку по модному французскому рецепту и пудинг. Я надела лучшее нижнее белье под свое самое модное платье и взяла напрокат видеокассету с интересным французским фильмом. Я надеялась, что без Полли в нашей спальне мы сможем совершенно раскованно заняться любовью и снова сумеем взглянуть на нашу жизнь с оптимизмом.

Сид умял бифштекс, даже не притронувшись к картофелю и пудингу, и выпил очень много красного вина. Я чувствовала какую-то необычную нервозность; Сид почти ничего не говорил. Мы сидели на диване перед телевизором в напряженном молчании, и, когда я прильнула к нему, он отреагировал, однако в последовавшем за этим сексе было очень мало любви. Я чувствовала себя неловко: стыдилась своего лишнего веса и никак не могла расслабиться. Сид же делал то, что заставляло меня нервничать. Я перебрала бренди, ища смелости во хмелю. Сид тоже чересчур увлекся виски, что в то время уже стало для него обычным делом.

Мы начали ссориться. Затем перестали и снова принялись совокупляться. После этого опять началась ругань. Под утро Сид, когда я в сердцах говорила ему какую-то ерунду, сердито оттолкнул меня, и я упала на постель, стукнувшись при этом головой о переднюю спинку кровати. Я заплакала. Он снова в меня вошел. При этом он – осторожно, но умышленно – старался двигаться так, чтобы моя голова слегка ударялась о ту же спинку кровати. Я была слишком пьяна и слишком взволнована для того, чтобы сразу же его остановить, но затем все же начала возмущаться, извиваться и отталкивать его.

Он посмотрел на меня сверху вниз, и у меня возникло ощущение, что его здесь нет, что он как бы покинул свое тело. Его глаза были темными и дикими. Он схватил меня за волосы – так сильно, что я взвизгнула, – и дернул мою голову к спинке кровати, а затем, до того как я поняла, что происходит, он ни с того ни с сего замахнулся и ударил меня по лицу так, что потом на щеке еще долго оставались следы его пальцев. Затем он слез с меня и заперся в ванной. Когда я попыталась туда зайти, он попросил меня оставить его в покое и уйти. Навсегда.

Поэтому я уехала к маме. Мы с Полли пробыли у нее трое суток.

Но я скучала по нему. А он скучал по Полли. И я знала, что он нуждается в ней больше, чем в чем-либо другом на всем белом свете. В конце концов он мне позвонил.

– Извини, – прошептал он. – Извини. Я такой придурок.

Я решила, что это был исключительный случай, который больше не повторится.

И поэтому мы с Полли вернулись домой.