Читать книгу - "Чистая правда - Дэвид Бальдаччи"

– Как-то раз Майкл говорил мне, что в суд поступает огромное количество заявлений. Судьи просто не в состоянии прочитать все.

– Они и не читают. Прошения делят между судьями, и клеркам поручается составить по ним меморандумы. Например, мы получаем около ста прошений в неделю. У нас девять судей; таким образом, каждому кабинету причитается примерно по двенадцать. Из двенадцати заявлений, попадающих в офис судьи Найт, я могу написать заключение по трем. Его отправляют во все остальные кабинеты. Затем помощники других судей просматривают мой отчет и составляют рекомендации судьям на предмет того, следует ли суду принять данное прошение к рассмотрению.

– Получается, что вы, клерки, наделены огромной властью.

– В некоторых областях – да, но не в том, что касается решений. Черновик решения, составленный клерком, по большей части представляет собой краткое изложение фактов дела и объединение ссылок. Судьи используют клерков для черной работы. Самое большое влияние мы имеем в том, что касается проверки ходатайств.

– Значит, судья может даже не увидеть поданное в суд прошение до того, как он решит, заслушать дело или нет? – задумчиво проговорил Джон. – Он просто читает заключение и рекомендации клерка…

– Возможно, только рекомендации клерка. Судьи проводят дискуссионные конференции примерно раз в две недели. Там обсуждаются все прошения, обработанные клерками, и проводится голосование. Если набирается по крайней мере четыре голоса – необходимый минимум, – дело отправляется на рассмотрение.

– Таким образом, первыми прошения, присланные в суд, видят клерки в почтовой комнате?

– В основном.

– В каком смысле «в основном»?

– В том смысле, что не всегда все делается по правилам.

Фиске задумался над ее словами.

– Вы хотите сказать, что мой брат забрал ходатайство до того, как оно прошло обработку в почтовой комнате?

Сара тихонько застонала, но быстро взяла себя в руки.

– Я могу ответить на ваш вопрос, только если это останется между нами.

Джон покачал головой.

– Я не могу давать обещаний, которые, возможно, не смогу исполнить.

Сара вздохнула и короткими четкими предложениями рассказала Джону про бумаги, которые видела в портфеле его брата.

– Я совсем не собиралась за ним шпионить. Но он вел себя странно, и я беспокоилась. Однажды утром я наткнулась на него, когда Майкл выходил из почтовой комнаты клерков. Он выглядел невероятно рассеянным. Думаю, как раз тогда он и забрал апелляцию, которую я видела у него в портфеле.

– Это был оригинал или копия?

– Оригинал. Одна страница написана от руки, другая напечатана на машинке.

– У вас обычно циркулируют оригиналы?

– Нет, только копии. И их, вне всякого сомнения, не кладут в конверт, в котором пришло прошение.

– Я помню, Майк говорил мне, что клерки иногда берут документы домой, даже оригиналы.

– Да, берут.

– Так, может быть, имел место тот самый случай?

Сара покачала головой.

– Это не выглядело как стандартная папка с делом. На конверте не стоял обратный адрес, а на напечатанном на машинке листке не было подписи. Рукописная страничка заставила меня подумать про прошение in forma pauperis, но я не видела ни искового заявления, ни подтверждения того, что заявитель объявлен неимущим.

– А вы не успели заметить имя на бумагах, хоть что-нибудь, что помогло бы понять, кто отправил апелляцию?

– Успела. Именно так я поняла, что Майкл ее забрал.

– Как?

– Мне удалось прочитать первое предложение из машинописного листка. Там стояло имя человека, который подал прошение. Уйдя из кабинета Майкла, я проверила базу данных по поступившим в суд апелляциям. Такого имени там не оказалось.

– И какое называлось имя?

– Фамилия Хармс.

– А имя?

– Не видела.

– Помните еще что-нибудь?

– Нет.

Фиске откинулся на спинку кресла.

– Дело в том, что если Майк забрал заявление, он должен был быть уверен, что никто не заметит его исчезновения. Например, адвокат, который его отправил, – если это сделал адвокат.

– На конверте имелась наклейка об уведомлении. Тот, кто его отправил, должен был получить сообщение о том, что оно доставлено в суд.

– Хорошо. А почему там был один машинописный и один рукописный листок?

– Два разных человека. Может быть, один из них хотел помочь Хармсу, но решил остаться инкогнито…

– Из всех прошений, которые поступили в суд, Майк взял именно это. Почему?

Сара испуганно посмотрела на него.

– О, Господи, если окажется, что это имеет какое-то отношение к его смерти… Мне даже в голову не приходило… – Неожиданно у нее сделался такой вид, будто она вот-вот разрыдается.

– Я никому ничего не скажу. Пока. Вы рискнули ради Майка, и я это ценю. – Они довольно долго молчали, потом Джон сказал: – Уже становится поздно.

Они поехали дальше, и Фиске наконец проговорил:

– Мы смогли установить, что за последние пару дней Майк проехал в своей машине около восьмисот миль. Есть какие-то мысли, куда он мог ездить?

– Нет. Мне кажется, он не любил водить машину и на работу приезжал на велосипеде.

– Как к нему относились другие клерки?

– Очень уважали. Он был исключительно мотивированным человеком. Думаю, все клерки, работающие в Верховном суде, такие, но Майкл, казалось, был не способен переключаться на другое. Я считаю себя очень трудолюбивой, но уверена, что равновесие в жизни имеет огромное значение.

– Майк всегда был таким, – немного устало проговорил Джон. – Он стартовал от безупречного и шел дальше.

– Наверное, это у вас семейное. Майкл рассказывал мне, что, когда вы росли, оба почти все время работали в двух или трех местах.

– Я люблю, когда у меня есть свободные деньги.

Впрочем, деньги недолго оставались в кармане Джона Фиске. Он отдавал их отцу, который никогда не зарабатывал больше пятнадцати паршивых тысяч в год за все сорок лет тяжкого труда. А теперь Джон тратил их еще и на мать – оплачивал огромные медицинские счета.

– Вы также учились в колледже и одновременно работали копом.

Фиске нетерпеливо постучал пальцами по оконному стеклу.

– Старый добрый Университет содружества Вирджинии, Стэнфорд нового века.

– И вы изучали право. – Когда он сердито на нее посмотрел, Сара добавила: – Пожалуйста, не огорчайтесь, Джон. Я исключительно из любопытства.

Фиске вздохнул.