Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

костей. Так бы и продолжили искать медведя-людоеда, да только среди косточек не было черепов. Дружина прочесывала сопки день за днем, по дворам пошли шепотки о лихих людях в лесах. В голодный год человечина в почете, а на севере каждый год – голодный. Кто говорил на беглых каторжан с Лунных Рудников, кто – на налетчиков на караваны, кто – на шайки золотоискателей, все пытавших счастья на отрогах Пасти. Но ни следа разбойников так и не нашли. Тогда подозрение пало на кульменов, чье племя стояло на берегу по соседству. Слушок, дескать, видел кто-то в их ярангах детские черепа, пополз да пыхнул пламенем, и не вспомнил никто, что кульмены не людоеды – морской народ, морем только и кормятся. Озверевший люд с вилами и топорами, подкрепленный дружиной, вошел в стойбище и вышел, оставив за собой лишь горящие яранги да мертвых и умирающих мужчин. Потерявшие голову от крови дружинники тащили за волосы в острог кульменских женщин и детей, а наутро, охмелев от браги и блуда, бросали на колья тына бездыханные тела. Ночью двое рыбаков пошли на разоренное селение мародерствовать, но вернулись с пустыми руками. Они рассказали, что видели на берегу тень, сотканную из лесного мрака, – что-то ползало среди трупов, слизывало застывшую кровь с камней. Рыбаков никто не послушал. На следующий же день пропал Иоганн, сын корчинского старосты. Жители Корчи стали косить глаз на дружинников да на гниющие тела на кольях тына. Корчинский же сотник рядил гонца на юг, в Хребтец – доложить о напасти. Тем временем пришли два купеческих судна за пушниной, но их встретили не хлебом-солью, а залпами пищалей и мечом. Тела так и бросили на берегу моря, а привезенное купцами на обмен добро растащили, чуть не перерезав друг друга при дележке. На утро следующего дня мертвых обнаружили уже без голов. А еще через неделю к Корче из леса вышел Иоганн. Он был гол, худ, тело его покрывали раны и гноящиеся язвы. Иоганн вошел в Корчу, шатаясь, а на спине у него, обхватив отрока ногами, сидела она. Ведьма. Такая же нагая, тощая, словно скелет, обтянутый пергаментом, когтистыми руками она крутила голову Иоганна, показывая, куда идти, и он брел, то ли одурманенный, то ли отупевший от усталости и боли. Капая черной слюной, ведьма хрипела ему на ухо хулы и проклятия. Верхом на Иоганне тварь проникла в посад, прошла через освященные епископом ворота. Они направились прямиком в костницу, и никто не попытался остановить их.

– Она въехала верхом на мальчишке, и образа святых вмиг почернели, – Серафим обвел вокруг рукой.

Ивар огляделся. Со стен на него смотрели темные склизкие пятна вместо лиц.

– Ведьма слезла с Иоганна, прошла к алтарю и велела епископу встать на колени, – продолжал дьякон. – Встать на колени и отречься от Избавителя.

– И что епископ? – угрюмо поинтересовался Ивар.

– Отказался. Сказал, что не преклонит колен перед поганой двудушницей… – дьякон запнулся.

Ивар молчал, ожидая, пока Серафим соберется с духом. Тот вздохнул, губы его задрожали, и он выдавил из себя:

– Она убила его. Взяла руками за голову и поцеловала. А изо рта у нее… – Серафим снова умолк. По его щекам, теряясь в бороде, побежали слезы. – Она задушила его своим языком. Он лез и лез наружу из самого ее нутра. Епископ пытался вырваться, но не смог, а ее язык обвился кольцами вокруг его шеи, как змий, и он задохнулся в ее объятьях…

– Не хнычь, чай не баба, – сурово гаркнул Ивар. – Дальше что?

– А дальше… – дьякон развел руками. – Дальше она ушла. На паперти к тому времени весь люд собрался, и она сказала, что тем, кто отринет Избавителя и пойдет за ней в леса, она дарует жизнь. Остальные умрут.

Ивар подался вперед:

– Много народу ушло?

– Много. Больше полусотни из дружины и треть посада – это еще человек шестьдесят. А потом резня началась. Стоило ей за ворота выйти, дружинники с селянами схлестнулись. Безумие их обуяло. До вечера резали друг друга да на вилы подымали. Никого не осталось.

– А ты что?

– Меня она не тронула. Не заметила, наверное, – ответил дьякон, глядя в сторону.

Ивар долго пытливо рассматривал Серафима и процедил:

– Врешь, сучий потрох. Избавителя отринул?

Серафим затравленно молчал. Ивар поднялся на ноги, одним прыжком подскочил к дьякону, подбил под колено и рванул ворот рясы. Затрещала ткань, и на бледной немытой шее Ивар увидел то, что и ожидал. Сплюнув под ноги, он отпустил Серафима, сотрясавшегося в рыданиях, и уселся обратно на скамью.

– Так ты, получается, ведьмин знак принял, да? Смерти испугался и отрекся от веры? – голос Ивара сочился презрением.

Серафим пополз к нему на четвереньках, осеняя себя знамением и сипя сквозь слезы:

– Господи, прости! Грешен я, слаб духом…

– Ты, псина шелудивая, веру предал, а теперь думаешь прощение у Избавителя вымолить своими бдениями? – Ивар оттолкнул дьякона ногой. – Будь моя воля, вывел бы тебя в лес, одежду содрал да к дереву привязал, на съеденье гнусу. Знаешь такую казнь таежную? Привязал бы, да еще и надругался напоследок. Я таких молоденьких люблю.

Серафим поднял на Ивара взгляд:

– Не за себя молюсь, тать. За души погибших и отрекшихся. Свою душу мне не жалко, пусть меня хоть ведьма пожрет, хоть гнус твой – все одно душа пропала. Ты сам-то кто таков будешь?

– Ивар Висельник я. Слыхал?

– Как не слыхать. Первый душегуб на севере. Как тебя только Стрежен не четвертовал?

– А он хотел, да только то, что я здесь – похуже четвертования будет. Пожрать есть?

Серафим на миг замер в удивлении:

– Остались запасы.

– Тащи давай. От солонины кишки уже крутит. И пойло неси, какое есть.

Они сидели в погребе костницы, служившем трапезной. Серафим поставил на стол кувшин с красным кислым вином. «Для причащения хранили» – пояснил он Висельнику. Из кладовой дьякон вытащил головку сыра и копченый окорок. Ивар, долго уже не видевший ничего, кроме солонины и воды, набросился на еду. Ел руками, рвал мясо пальцами, забыв о ноже. Вино отхлебывал прямо из кувшина. Когда чувство голода отступило, Висельник сыто рыгнул, вытер руки об штаны, пригладил сальные волосы, плеснул вина в кубок и откинулся на спинку скамьи. Угрюмо почесывая густую бороду, спросил у Серафима, появлялись ли еще те, кто ушел за ведьмой.

– Нет, – мотнул головой дьякон. – Как месяц назад ушли, так никого и не было. Только иногда из лесу крики доносились, да и те стихли уже с неделю как. Ивар, а почему она