Читать книгу - "Сквозь огонь - Евгения Овчинникова"

В палатке было слышно, как отец рассказывает очередной анекдот:

– Высылает, значит, Василь Иваныч чукчам водку и красную икру. Они ему потом пишут: «Здравствуй, дорогой Василь Иваныч! Водку мы твою выпили, а морошку, значит, выбросили. Рыбой воняет, однако!»

Отец загоготал так, что замолчали утренние птицы. Игорь Петрович тоже смеялся, хотя я в анекдоте ничего смешного не видела. Может, потому, что слышала его с детства.

Они встали с рассветом, но в тайге было темно. На озеро опустился влажный туман, осел росой на траве и палатке. Я еще не выходила наружу, но знала, что все именно так, любым летним утром было так. Туман превращался в морось или росу. Я лежала в спальнике, из которого даже после стирки не выветрился запах костра и хвои, и прислушивалась, как отец и Игорь Петрович разводят огонь и ставят закопченный чайник.

Они явно симпатизировали друг другу. А я непрестанно, даже во сне, испытывала стыд за отца, за его золотые зубы, татуировки, повадки зэка. И за себя тоже, но за себя – гораздо меньше. Я не хотела вставать, лежала и слушала, как шутит отец, как поет прямо над палаткой тонкий птичий голосок, и как капли шлепаются на брезент, собираются в небольшую лужицу в провале и оттуда скатываются на землю.

Игорь Петрович громко смеялся над байкой отца о метровом лососе, якобы пойманном в восемьдесят восьмом году. Отец рассказывал, как вытащил лосося в лодку и пытался «укокошить», но лосось сломал ему руку. Показывал Игорю Петровичу сгиб локтя и шрам, который оставила гигантская рыбина. Я знала, что в восемьдесят восьмом отец сидел в тюрьме за грабеж и что руку он в самом деле ломал, но не рассказывал мне, когда и как.

– Дети, вставайте, пора идти, – заглянул в палатку Игорь Петрович.

Мы с Сергеем какое-то время сидели на пенках, рассматривая друг друга. Потом вышли к озеру, чтобы умыться. Было светло, солнце уже выглянуло из-за сопки и слабо пробивалось сквозь толщу деревьев. Я зачерпывала ладонями ледяную пахучую воду, и она, колыхаясь, касалась моих кроссовок, и листья на дне слабо шевелились, а чуть дальше сверкали серебряные рыбьи спины.

Мы двинулись на север хребтами сопок – там лес был более проходим, чем в заросших распадках. В некоторых местах внизу виднелись островки бурелома, где смешивались живые плодоносящие лианы и сгнившие деревья, щерились острыми ветками сухие кусты, а сквозь них проглядывали робкие голубые цветы. Сверху такие острова казались колтунами в волосах. Хотелось взять гигантскую расческу с крепкими зубьями и вычесать все мертвое из живой зелени.

Мы молча шли несколько часов. Отец с Игорем Петровичем – впереди, мы с Сергеем – следом, друг за другом. Иногда менялись местами. Мы оба с непривычки почти сразу устали. Сергей часто останавливался и поправлял свои белые кроссовки, которые уже порядком перепачкались, и в зазор между подошвой и верхом забились сосновые иголки. Они торчали угрожающе, как иглы дикобраза. Его обувь в моем представлении была прекраснее Золушкиных туфелек и не подходила для ходьбы по тайге. Мы шли все медленнее. Наконец Сергей присел на камень, подпиравший толстый еловый ствол, развязал шнурки и с трудом снял правый кроссовок. Белый носок был в крови, как и обувь изнутри. Сергей снял носок. На пятке оказалась кровавая мозоль, содранная кожа свисала розовой тряпочкой.