Читать книгу - "Сквозь огонь - Евгения Овчинникова"

Я толкнула одну из дверей. Внутри стояла Вера. Еще полненькая, с пшеничными кудрями. Расставив ноги по сторонам дырки, она сосредоточенно застегивала джинсы – те самые, у которых постоянно заедала «молния». Вера изо всех сил дергала собачку, чертыхалась и откидывала назад локоны. Она справилась с «молнией», застегнула пуговицу, опустила свитер, нажала на кнопку смыва, и в ржавый унитаз полилась вода.

– Че тупишь, идем Леньку искать! – сказала она, проскочила мимо и выбежала из туалета. Легкие кроссовки зашлепали по ламинату.

Я выглянула в коридор. Пусто и тихо, даже синяк в обезьяннике притих – выдохся или отрубился.

На улице Веры уже не было. Я двинулась в сторону парка, останавливаясь через каждые сто метров, чтобы отдохнуть. Людей стало больше, снова подвыпившие взрослые, счастливые дети. Мне захотелось позвонить сыну и дочке, но, похлопав по карманам, я в очередной раз вспомнила, что забыла телефон, и, чуть не плача от того, как сильно соскучилась по ним, пошла своей дорогой.

К счастью, на меня никто не обращал внимания, и я несколько часов кружила по центру, заглядывая в лицо каждому патрульному. Лени нигде не было. Я смотрела, как в парке люди катаются на аттракционах, как на сцене неподалеку проверяют звук и завершают приготовления к концерту. Смотрела, как снуют люди по рынку, как торговки выпивают и закусывают на импровизированных столах, прямо на товаре, как перебравшего мужчину, голого по пояс, под руки ведут к полицейской машине, и он не сопротивляется, а, наоборот, улыбается.

У патрульных на площади, где был парад, я спросила, где найти Леонида. Оба полицейских оглядели меня с ног до головы и рассмеялись.

– А ты ему кто, поклонница? – спросил один.

Меня обожгло раздражением оттого, что они додумались до такой глупости, и оттого, что жена Лени непременно узнает о моем интересе и я стану причиной их семейной ссоры.

– Да в управление он поехал. Драку развозил, – сказал второй полицейский.

Я развернулась и, как сомнамбула, побрела обратно. Похмелье почти прошло, оставив тяжелое отупение и усталость. Должно быть, я намотала по городу километров двадцать, не меньше.

Леня оказался у себя в кабинете. На стуле для посетителей сидел побитый молодой человек, на каждый вопрос отвечавший мычанием. Когда я заглянула, Леня кивнул и тут же пошел ко мне. Парень моментально уснул, уронив голову на стол.

– Чего тебе? – спросил Леня в коридоре.

– Ты знаешь, что случилось с Верой, – сказала я, боясь смотреть ему в глаза.

Он шумно вздохнул.

– Подожди, – произнес он и вернулся в кабинет.

Я присела на скамейку у двери и задремала, но скоро вышел избитый парень и побежал вниз по ступенькам с удивительным проворством.

В единственное окно Лениного кабинета было видно, как солнце медленно садится между двумя сопками. Комнатушку заливало закатным светом, Леня стал зловещего красного оттенка. Я, вероятно, тоже.

– Она приходила ко мне. Тогда, зимой, сразу после того, как…

– Ты помог ей?

– Нет. Она не захотела. Она…

Леня сидел на стуле для посетителей, опустив глаза в пол.

– Посмотри на меня.

– Что?

Я взяла его голову обеими руками и повернула лицом к себе. Он не удивился и не отшатнулся. Тогда я посмотрела ему в глаза и прочитала его.

Я провалилась прямиком в воспоминание, без лишних предисловий, эмоций и отвлекающих картинок. Леня запомнил тот вечер до мельчайших деталей – должно быть, часто прокручивал в голове, тогда воспоминания крепнут и становятся фильмом.

Вера пришла сюда, в кабинет. Который был час, я не поняла, но за окном уже стемнело. Леня сидел за компьютером, просматривал бумаги из папки с делом и печатал одним пальцем. Вера вошла без стука, прикрыла за собой дверь. Леня повернул голову и, взглянув мельком, сказал:

– О, привет. Подожди.

Вера сползла по двери, и, прикусив рукав пуховика, судорожно зарыдала.

Я видела все не глазами Лени, а со стороны, как фильм, в котором кадры медленно сменяли друг друга. Чувствовались запахи, слышались звуки, но не как в реальности, а приглушенные. Цвета – тоже приглушенные. Угадывался родной пшеничный цвет Вериных кудрей и красный пуховик, она купила его к той зиме и постоянно вертелась в нем перед зеркалом. Я была призраком в этом фильме и, когда Леня быстро прошел мимо, почувствовала тепло разогретого воздуха и мятный запах крема для бритья. Он присел возле нее, спросил:

– Что случилось?

Вера помотала головой и снова зарыдала, прикусив на этот раз руку, костяшку большого пальца. Она делала так, когда плакала и не могла долго успокоиться. Леня гладил ее по голове. Когда она перестала рыдать, поднял на ноги. Вера разняла руки. Пуховик распахнулся, под ним оказалась порванная юбка, кофта, пуговицы которой выдраны с мясом – только одна осталась болтаться на ниточке. Лифчик целый, на месте, а колготки, обычные черные зимние колготки – порваны в клочья. Леня не спросил, что произошло. Ему – и мне – все было понятно и так.

– Иди сядь, – сказал он Вере.

Он стиснул зубы, покраснел.

Она плакала и никак не успокаивалась. Леня пытался ее усадить, но у него не получалось: Вера стояла как вкопанная и плакала, плакала, а он суетился вокруг, то требуя рассказать, кто это сделал, то пытаясь утешить и прижать к себе, но Вера вырывалась. Она утихла, судорожно всхлипнув в последний раз, и огляделась, будто только сейчас понимая, где находится. Держась за стену, дошла до стула и упала на него.

– Ты его знаешь? – спросил Леня.

– Нет.

– Где?

Она застыла, сжимая и разжимая руки. Взгляд ее метался – от Лени к рукам, от рук к двери и снова к Лене.

– Она не знала, кто это, – сказал нынешний Леня, вытаскивая меня из картинок прошлого.

Я отпустила его, села на крутящееся кресло. Он не удивился: должно быть, я увидела все за секунду-две. Раньше таких полных картинок не было.

– Ты сделал что-нибудь? – прошептала я.

– Нет.

– Но ты пытался, скажи? Пытался?

Он с отчаянием взглянул на меня, и я снова провалилась в замедленное видение с приглушенными цветами и запахами.

Леня стоял перед Верой на коленях и тряс ее, схватив за запястья.

– Где это было? Я отправлю туда ребят.

– В школе. Я… мы репетировали. Поздравление для дискотеки. В столовой. В актовый нас не пустили. Все разошлись, я должна была закрыть, и…и…

Она чуть было снова не расплакалась. Я смотрела на нее через голову Лени: опухшее от слез лицо, бледное, взгляд рассеянно блуждает, не останавливаясь ни на чем.

– В столовой?

– Нет. Я все закрыла. Отдала ключи сторожу. Пошла домой.