Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

что-то продолжало ворочаться и жечь, он плутал между деревьями в густом тумане. Неожиданно деревья кончились, и туман опал. Остап увидел, что стоит на маленьком островке суши, а кругом болото. Покрытые зеленью кочки с красневшими кое-где ягодами клюквы зашевелились. И из каждой начали выползать на поверхность змеи – тысячи, миллионы змей. В глазах потемнело. Остап попытался бежать и по пояс провалился в трясину. Он стал выбираться, но чем больше барахтался, тем глубже и вернее засасывало болото. И до самого конца Остап слышал ужасающее змеиное шипение.

…Савелий не сразу заметил отсутствие остальных. Он зло скрипнул зубами, подумав: «Вернусь – сочтемся». Один справится. Уж с бабой и пацаном справится. Жаль, нельзя сразу щенка прихлопнуть. Дед – крупный военспец, папаша – комбриг, за такую «птичку» знатно наградят. В другое время не сунулся бы в лес в такой туман. Но сейчас край как были нужны деньги, да и расположение новых властей не помешает. Савелий присмотрелся, увидев впереди обгорелые стволы елей. Все правильно – вот Чертова просека. Половина пути пройдена. Откуда-то издалека повеяло запахом гари. Как-то разом припомнились связанные с этим местом байки. Раздался звук топора: на Чертовой просеке рубили деревья. Савелий перекрестился, сплюнул и двинулся дальше.

Из тумана навстречу словно выплыла высокая красивая женщина в черном. В руках она держала древко косы. Лезвие только угадывалось, скрытое туманом.

– Здравствуй, Савка. А я уж заждалась.

– Ты… ты… кто? – попятился от неожиданности Савелий.

– Не узнаешь? – Женщина хрипло засмеялась. От смеха лицо ее затряслось и принялось сползать вниз, обнажая кости.

Савелий выхватил револьвер, выстрелил, не целясь, и закричал:

– Сгинь, нечистый дух.

Только сморгнул, а впереди никого нет. Подумал: «Не буду больше у Степанихи самогон брать, видать, не врут, что она туда мухоморы добавляет. Вон что привиделось».

Савелий решительно двинулся вперед. Шел долго. Звуки топора стихли. Проклятый туман сгустился – руку вытянешь, и не видать ее. По всем прикидкам Савелий уже должен был дойти до болота, но, когда туман рассеялся, он по-прежнему находился на Чертовой просеке. В самом ее центре. На небольшом пятачке голой земли, окруженном черными от копоти елями. Внезапно подул ветер. Словно принесенные им, из-за деревьев появлялись люди и становились плечом к плечу. Савелий знал всех. Ведь он их и убил. Партизанку Полину, раненого красноармейца, бабку, его спрятавшую, школьного комсорга, еврейского мальчишку и еще многих других. Они стояли, измученные, истерзанные, поддерживая друг друга, и молчали. Но это молчание говорило красноречивее слов. Воздух пропитался болью, отчаянием, злостью, ненавистью. А еще стойкостью и невероятным мужеством. Казалось, сама Смерть растрогалась и отпустила жертвы расправиться с палачом. Савелий понял – пришел его последний час. Полицай трясся от страха, но не собирался сдаваться. Он достал револьвер, а второй рукой взялся за висящий на шее крестик. Но люди не двигались. Они ждали. Земля под Савелием затряслась и разверзлась, открыв бездну с бушующим на дне пламенем. Палач падал в огонь, испытывая все муки, какие причинил другим. Все до одной…

Евдокия проснулась после короткого сна полной сил. Она чувствовала – врагов больше нет. На столе стоял котелок со сваренной картошкой, лежали хлеб и миски с ложками. «Мальчишка постарался», – подумала Евдокия и невольно улыбнулась. Со двора зашел Ленька, сказал хозяйке:

– Доброе утро!

Они позавтракали, и мальчик с серьезным видом произнес:

– Евдокия Ниловна!

– Зови уж бабушкой Дуней, – махнула рукой женщина.

– Бабушка Дуня, я тут подумал. С тобой поживу. У бабы Кати помощников много, а ты одна в лесу, без защитника. И мужские руки в доме нужны.

– Живи, – разрешила растерявшаяся Евдокия.

Ленька заметно обрадовался и сообщил:

– Ну я пойду, воды из реки в бочку натаскаю, а то на дне осталось.

Он подхватил пустое ведро и весело запрыгал по ступенькам. Со двора донесся его голос: «Джульбарс, Верный, за мной» и щенячий лай.

Евдокия подошла к окну. Она посмотрела вслед убегающей компании и подумала вслух:

– Как бы его извести, чтоб боли не почувствовал? Ладно, потом решу, время еще есть.

– Да ничего ты, Дуняша, Леньке не сделаешь, потому как душой к мальчишке прикипела, – раздалось за спиной.

Только один человек называл ее Дуняшей. Евдокия резко обернулась и воскликнула:

– Захар!

Он сидел на лавке. Красивый, молодой. С ясным взглядом синих, как у Леньки, глаз. Такой, как тогда, в пору их с Евдокией юности. Женщина похолодела: ведь если Захар здесь в таком виде, то…

– Да, я умер, – просто ответил Захар на незаданный вопрос.

Дикая ярость затопила ведьму, она схватила нож, по рукоять воткнула в столешницу и закричала:

– Как ты посмел умереть, пока я тебе не отомстила!!! Как ты посмел!

– Не бушуй, Дуняша. Времени у меня мало. Знаешь ведь, надолго нас не отпускают, – Захар печально улыбнулся. – Тут вот какое дело… Ленька один у нас остался. Вся семья погибла. А доверить его могу лишь тебе. Так получилось. Катерина без выгоды шагу не ступит. Одно дело – внука брата-начальника привечать, другое – сироту воспитывать. Дуняша, ты дар речи-то ей верни. Какая-никакая, сестра она мне.

– Заклятие, в сердцах сказанное, долго не держится. А Катерине пару неделек помолчать не повредит, – отмахнулась Евдокия, и тут до нее дошло. – Как это: Леньку мне? Ты это что удумал, Захар? Я же ведьма! Ведьма! Эй, ты где? Захар, вернись! Немедленно вернись!

На лавке, да и в доме никого не было. Лишь со двора доносился голос вернувшегося Леньки и звонкий лай щенков.

Олег Кожин

Человек-Крот

Два дня назад бесконечное негласное противостояние между местными и лагерными зашло на новый виток. Вечером, пока отряд отрывался на дискотеке, незнакомые мальчишки возле туалетов отоварили Леньку Попкова, подбили глаз и отобрали золотую цепочку с крестиком. Случись такое вне лагеря, все бы покивали сочувственно да забыли – сам виноват, нечего в одно жало за забором ошиваться! Но чтобы в лагере, почти у самых корпусов? Такая наглость требовала ответного визита вежливости.

Дрались шестеро против четырех, и Санька, хотя ему все это очень не нравилось, считал такой расклад справедливым. Цыганят было больше – их всегда больше, – но в карательный рейд мальчишки подобрались спортивные, рослые, широкоплечие. Белобрысому, стриженному под полубокс Михею было, как и всем, четырнадцать, но выглядел он на шестнадцать. Костыль и Марат – тоже парни не маленькие, всю смену не вылезали из качалки. Да и сам Санька за два года самбо вытянулся и окреп. На фоне любого из них цыганята с тощими немытыми шеями смотрелись заморышами.